К тому же, как ни странно, Форстер вёл себя так, будто и думать забыл о вчерашнем. И это был хороший знак.

— И какую маску вы бы мне предложили? — он прищурился, чуть наклонившись вперёд, и улыбка исчезла с его лица. — Хотя после вчерашнего представления — могу догадаться…

Ну вот, зря она обрадовалась…

— Ваши намёки… довольно бестактны…

Она не договорила, вдохнула поглубже, и собрав все свои силы, чтобы быть спокойной и вежливой, произнесла, не глядя на Форстера:

— …а, впрочем… это даже хорошо, что вы пришли.

— Правда?

— Да. Я хотела с вами поговорить, мессир Форстер, — ответила Габриэль и снова принялась разглаживать платье, стараясь выглядеть уверенной в себе и холодной, а на самом деле изо всех сил набираясь храбрости.

Почему это так сложно — извиниться?

— Какое совпадение! Потому что я тоже хотел поговорить с вами, синьорина Миранди. Но, прошу, вы первая, — он сделал учтивый жест рукой, но почему-то это выглядело как насмешка.

Габриэль набрала в грудь побольше воздуха и, глядя на воду, туда, где между цветущих кувшинок только что исчезла личина ангела весны, произнесла на одном дыхании:

— Я хотела извиниться перед вами. То представление, свидетелем которого вы стали вчера — с моей стороны поступить так было бестактно и некрасиво. Мне очень стыдно, и я сожалею об этом, — она произнесла это быстро.

Даже слишком быстро.

Она полдня прокручивала в голове эти слова, и, кажется, разбуди её посреди ночи — повторила бы их без запинки.

Ну вот, «лягушка» съедена, и дальше Габриэль ожидала, что Форстер сгладит неловкую ситуацию — скажет, что уже и забыл об этом, и что тут нечего прощать или ещё какую-нибудь ни к чему не обязывающую вежливость. И на этом тема будет закрыта. Но он молчал. Повисла тягучая пауза. Габриэль оторвала взгляд от созерцания кувшинок и посмотрела на Форстера.

Он разглядывал её внимательно, чуть склонив голову набок, никакой насмешки — лишь глаза прищурены, словно он искал в её лице какой-то ответ, но так и не нашёл. Постучал костяшками пальцев по перилам и произнёс негромко:

— Какое торопливое извинение, будто за вами гнались… Позвольте спросить — а почему вы сожалеете об этом?

— В каком смысле «почему»? — с недоумением произнесла Габриэль.

— А какие в этом могут быть смыслы, милая Элья? — он снова улыбнулся. — Почему вы вдруг решили извиниться?

— По-моему, это глупый вопрос. Понятно ведь зачем люди извиняются! — ответила она и тут же прикусила язык.

Ну вот! Она опять сказала бестактность!

— Люди, да… А почему извинились именно вы?

— И что не так с моим извинением?

— А то, что оно прозвучало как-то… неискренне. Будто вы заучивали его на ночь вместо молитвы.

— Да как вы…

Она осеклась, не зная, как ответить ему вежливо, потому что отчасти он был прав. Но с другой стороны, ведь именно он спровоцировал её на этот глупый поступок с шарадой.

А теперь он хочет искренних извинений!

И она не знала, что сказать — всё, что приходило ей на ум, было либо грубо, либо бестактно, либо неприлично. Её переполняло раздражение, а красноречие, как назло, снова ей отказало.

Форстер лишь усмехнулся, глядя на её безуспешные попытки совладать с собой, и вдруг произнёс жёстко, с нотой горечи в голосе:

— Вам действительно жаль, что вы сделали больно другому человеку? Или вы решили извиниться потому, что вашими глупыми правилами предписано, что «воспитанная синьорина не должна так себя вести»? Вы сожалеете о том, что ваш поступок дурно истолкуют в обществе, и это подпортит вашу репутацию? Или потому, что вы понимаете, что издеваться над другими людьми, отличающимися от вас, низко? Так за что именно вам стыдно? — он чуть подался вперёд, его глаза впились в неё цепко, и он всем своим видом снова стал напоминать хищную птицу. — И стыдно ли на самом деле? А может, это всё — такое же представление, как вы устроили на сцене вчера? Или соблюдение дурацкого этикета? Ну же, ответьте — вы сказали это потому, что это правильно с точки зрения ваших приличий, а не потому, что вы это чувствуете? Ведь так? Если так, то не стоило утруждать себя извинениями.