— Мне очень понравился сегодняшний день, синьорина Миранди. Могу ли я рассчитывать на то, что завтра он повторится?
И она, разумеется, ответила «Да».
Фрэн что-то щебетала о завтрашнем карнавале, но Габриэль её не слушала, думая об Энцо Корнелли, и уже собиралась заснуть, когда из сладкой дрёмы мечтаний и полусна её вырвал голос кузины:
— Элла? Ты не спишь? А ты знаешь, что Паола Кавальканти без ума от «этого гроу»? Вот уж кто бы мог подумать, она буквально висла на нём весь вечер. Как и Джованна Домазо.
— Джованна ещё слишком мала, чтобы что-то понимать в мужчинах. Он годится ей, наверное, в… деды, — усмехнулась Габриэль, — да и к тому же все понимают, что подобный мезальянс не приснится её отцу даже в страшном сне. А что касается Паолы… сомневаюсь, чтобы этот заносчивый Форстер имел на неё серьёзные виды. Все же знают, что у неё за характер.
— А ещё он понравился Лучиане, — произнесла Фрэн и добавила шёпотом, — и они с Паолой заигрывали с ним, как дурочки, и чуть не подрались.
— И вот зачем ты мне это говоришь так, как будто рада за него?
— Затем, что я только сейчас перестала с ужасом думать о том, как бестактно мы поступили, едва не высмеяв его сегодня перед всеми. А представь, что ты бы со сцены сказала: «Овечий король». И все бы поняли! А он увидел! Я даже подумать боюсь, что он мог бы с нами сделать! — Фрэн снова перешла на шёпот.
— Да ничего бы он с нами не сделал! И вообще, ты столько о нём думаешь — слишком много чести для какого-то гроу! Или, может, он и тебе понравился, как Паоле? — спросила Габриэль лукаво.
— Мне? О нет! Если честно, — голос Фрэн понизился до шёпота, — я его просто боюсь. Правда, боюсь. Иногда он так смотрит, словно… ну не знаю, даже сердце в пятки уходит. А понравился мне кое-кто другой, и если бы ты не утащила меня тогда из шатра Сингары, я уверена, она сказала бы и мне про капитана!..
И дальше Фрэн пустилась на все лады расхваливать, какой же умница этот капитан Моритт, как метко он стреляет, хорошо держится в седле, сколько у него наград и как ему идёт синий мундир. Откуда она узнала, как капитан стреляет и держится в седле — осталось для Габриэль загадкой, но она кузину почти не слушала, лежала, думая о том, что где-то в глубине души она тоже немного боится Форстера. Особенно после рассказа капитана Корнелли о магии горцев. И ей всё ещё очень и очень стыдно. Сейчас она ужасно хотела забыть эту игру в шарады или повернуть время вспять, чтобы всё исправить.
Да, он ей не нравится. Да, он не воспитан и самонадеян. Но ей, наоборот, в этой ситуации стоило бы показать безупречное воспитание южанки. Стоило бы вспомнить наставления матери и вечером сходить в храм — попросить у Богов смирения. И, пожалуй, было бы правильно извиниться перед этим Форстером. Хотя это будет очень неприятно с одной стороны, но с другой — это выбьет из его рук любое оружие против неё. Именно холодность, вежливость и хорошие манеры ей стоило демонстрировать с самого начала. Тогда у него не было бы повода насмехаться над ней. А она повела себя глупо, высказывая ему свои обиды. И эта игра в шарады, это же так по-детски…
И как ей только в голову взбрело его разыграть?
Нет, она больше не будет говорить этому Форстеру, что вздумается. Она будет вежливой и холодной. А завтра она попросит у него прощения. Это будет правильно и благородно. И ему ничего не останется, как оставить её в покое.
И, заключив эту сделку со своей совестью, Габриэль уснула с мыслью, что завтра с утра именно так и поступит.