Джо больше не вернулась к тетушке Марч, потому что старая дама так привязалась к Эми, что подкупила ее предложением оплачивать ее уроки рисования у одного из лучших учителей города, а ради этого Эми была бы готова служить и гораздо более суровой госпоже. Так что теперь она посвящала свои утра исполнению долга, а дни – удовольствиям и преуспевала во всем. Джо тем временем целиком отдавалась литературе и Бет – девочка была все еще слаба здоровьем, хотя тяжелая скарлатина стала уже делом давнего прошлого. Бет вовсе не превратилась в инвалида в полном смысле этого слова, но ее щеки никогда больше не розовели так ярко, и она не походила на то пышущее здоровьем создание, каким была раньше. Тем не менее она всегда оставалась полной надежд, счастливой и спокойной, не переставала молчаливо выполнять свои любимые обязанности – быть другом всем и каждому и сущим ангелом в доме задолго до того времени, когда те, кто так сильно ее любил, научились это понимать.

Пока газета «Спред Игл»*[1] платила Джо по доллару за колонку ее «вздора», как она называла эти рассказы, наша сочинительница чувствовала себя «женщиной со средствами» и аккуратно плела свои романтические небылицы. Однако в ее деятельной душе и честолюбивом мозгу заваривались великие планы, а на чердаке, в старом, обитом жестью кухонном столе, медленно, но неуклонно росла испещренная кляксами многостраничная рукопись, которой в один прекрасный день предстояло запечатлеть имя Марч на скрижалях славы.

Лори, почтительно выполняя свой долг, к великому удовольствию деда, поступил в колледж и теперь проходил курс учения самым по возможности легким образом, получая не меньшее, чем его дедушка, удовольствие. Всеобщий любимец, благодаря деньгам, прекрасным манерам, недюжинному таланту и необычайному добросердечию, из-за которого он вечно попадал во всяческие передряги, пытаясь вытащить из них кого-то другого, юный Лоренс оказался лицом к лицу с опасностью стать человеком, до предела избалованным. И возможно, так оно и случилось бы, как это бывает со многими мальчиками, подающими большие надежды, если бы Лори не обладал талисманом против такого зла: он помнил о добром старике, всем существом своим заинтересованном в успехе внука, о женщине-друге, что по-матерински не спускала с него глаз, словно он и вправду был ее сыном, и, наконец, но вовсе не в последнюю очередь он знал, что четыре чистых сердцем девушки любят его, им восхищаются и каждая из них верит в него всей душой.

Разумеется, он был всего лишь «блистательный отпрыск рода человеческого»: он озорничал и флиртовал, пытался быть модным щеголем, увлекался то водным спортом, то гимнастикой, то сентиментальничал, послушно следуя повелениям моды своего колледжа; он подшучивал над другими студентами, а те подшучивали над ним, он широко пользовался студенческим жаргоном и не единожды оказывался на грани исключения – временного, а то и окончательного. Однако причиною его озорства всегда бывало веселое расположение духа и любовь к забавам, так что Лори удавалось спасти положение откровенным признанием вины, достойной компенсацией ущерба или непреодолимой силой убеждения, которой он владел в совершенстве. На самом деле он даже гордился тем, как ему удается выпутываться из почти безвыходных ситуаций, и ему нравилось волновать девиц Марч подробнейшими описаниями своих триумфов над гневными кураторами*, достопочтенными профессорами и поверженными противниками.

«Джентльмены нашей группы» стали героями в глазах четырех девиц, которым никогда не надоедало слушать о подвигах «наших ребят». Девицам даже дозволялось купаться в лучах улыбок, расточаемых этими великими существами, когда Лори приезжал с ними к себе домой из колледжа.