Он уже стоит рядом с Ясминой и протягивает ей книгу. Затем достает сверток, и из него выпадает букет поломанных гвоздик.
– А вы плохой мальчик, – говорит Ясмина незнакомым голосом. – Вы опоздали. Рабочий день закончился. Библиотека закрыта. Я должна вас наказать.
– Бом! БОМ! – колотит у Ясмины под блузкой разбухшее до размеров церковного колокола сердце. Внизу становится тяжело и сладко.
Освещение по щелчку гаснет. Ясмина чувствует, как мужская рука бережно, но в то же время властно берет её за подбородок и притягивает к себе.
– Так накажите меня! – шепчет Анатолий Николаевич и стискивает губами Ясину мочку уха.
…Ясмина издала тихий, но сладкий выдох. Она часто и громко дышала. Зрачки расширились так, словно она чем-то напугана. Губы налились соком и пульсировали. Она бросила хищный взгляд на своё отражение, улыбнулась, встала и как-то очень по-будничному пальцами ног подняла свалившийся на пол блеск и отшвырнула его в сторону.
Глава 3
Яся сидела на стуле посреди коридора. В ногах, словно старая больная собака, съёжилось пальто. Один сапог был расстёгнут до половины, и нога в нём смотрелась как недоочищенный от шкурки банан. В руках Яся сжимала сливового цвета беретик с вышитыми колокольчиками. От напряжения костяшки пальцев побелели, а по ногтям расцвели лиловые полосы.
– Дура, дура! – шептала она в пустоту комнаты. – Дура! Дура! Дура…
Потом она встала, сделала резкий шаг и, запнувшись о сапог, рухнула ни линолеум. Челюсть щёлкнула, словно выключатель, и Яся потеряла сознание…
…Этим утром в библиотеке был особенный свет. Через ржавчину листьев солнце проливалось на стену прозрачной карамелью, раскидывало причудливые тени на стеллажи и прыгало пятнами по столам.
Но видела это только Ясмина. Она вообще сегодня ощущала всё как-то иначе. Привычный запах отвратительного растворимого кофе преобразился в утонченный аромат эспрессо. Бесцветные стеллажи, всегда такие суровые и мрачные, были приветливы и с удовольствием отдавали нужные книги. И даже противно скрипящий стол в третьем ряду лишь деликатно покряхтывал.
Ясмина сидела за библиотечной стойкой с прямой спиной, в простеньком, но изящном замшевом платье. На груди была приколота брошь в виде кленового листа, и иногда расшалившийся солнечный луч отталкивался от неё и прыгал на лысину старого академика – единственного читателя зала специальной литературы в столь ранний час.
Перед Ясминой лежала карточка Анатолия Николаевича Одоевского. Ей нравилась его фамилия, и она примеряла её, как невеста подвенечное платье – идёт или нет? Одоевская Ясмина Дмитриевна. Фамилия сидела идеально. Яся уже видела будущих детей – красивую тонкую девочку за фортепьяно и мальчика, играющего с золотистым ретривером. Они сидели вчетвером в просторной гостиной, её супруг читал газету, а сама Яся сидела в мягком кресле, положив руки на округлившийся живот. Там за окном завывал холодный ноябрьский ветер, но в их доме было тепло, пахло корицей и какао.
В том, что Анатолий Николаевич сдаст книгу вовремя, Яся не сомневалась. Человек с дворянской фамилией должен держать слово, это дело чести. Это какому-нибудь Башмакову простительно задержать книгу, а Одоевскому – нет.
Ясмина поймала себя на мысли, что весь день ощущает себя словно перед свиданием. Хотя, честно говоря, у неё и настоящих свиданий-то не было. Зато она о них много читала в девичьих романах и всё знала про «трепет сердца», «рассеянную задумчивость» и «особый блеск глаз».
Утром время тянулось медленно, читателей было мало, но к обеду оно разогналось, и Ясмина с удивлением обнаружила, как дома и деревья за окном стали цвета переспелой сливы. Библиотечный зал вспыхнул ярким люминесцентным светом, наполнился стуком и шелестом засобиравшихся домой читателей.