– Иди сюда, сюда! Сэла, ко мне, сюда! – настойчиво звал с корабля смутно знакомый голос, но Сэла не узнавала его. Она знала одно: там – люди ее мира и она должна быть с ними.

Она приблизилась, и вдруг качающийся борт корабля со щитами, ощерившийся поднятыми веслами, стал казаться ей непреодолимой преградой. На миг лишь она остановилась – и сразу ощутила, что погружается! Только движение было ее спасеньем, а теперь стоило ей остановиться, как призрачная плотность волны изменила и она пошла ко дну.

Слабо вскрикнул голос невидимой Сольвейг, а вокруг Сэлы уже сомкнулись прохладные волны. Она умела плавать, но эта бешеная гонка через всю ночь слишком обессилила ее. Она забарахталась, как щенок, а рука с зажатым камнем тянула ее вниз, под воду. Ее тянул на дно сам ужас того, что под ногами – морская глубина, а позади – волшебный остров Туаль, который не хочет ее отпускать…

Очнулась она уже на чем-то твердом. Все вокруг покачивалось. Что-то огромное и темное склонилось над ней, заслоняя свет, глаза мучила резь, но все же Сэла видела ясное голубое небо. Во рту, в носу, в ушах было противное ощущение морской воды, но чувствовать такое способен только живой человек. Значит, она не на «этой прекрасной равнине», где обитает Темная Невеста, утянувшая к себе злополучного Ллада Прекрасного… Что, съела, Госпожа Ночь?

– Сэла! Ты меня узнаешь? – снова позвал ее голос.

Да, она его узнала. Кто-то сзади помог ей приподняться, и Сэла увидела перед собой лицо Аринлейва. Совершенно мокрый, с потемневшими от воды волосами и каплей на носу, он держал ее за плечи, чтобы она снова не упала, и напряженно, тревожно, умоляюще всматривался в ее лицо.

– Ты живая? – с дрожью в голосе спросил он.

– Да… – одним дыханием, без голоса, ответила Сэла. – Да! – хрипло повторила она, торопясь убедить в этом живых людей.

Со всех сторон их окружали люди, и всех их она знала, хотя не могла сейчас вспомнить ни одного имени. И этот, кудрявый, с торчащими, как у зайца, передними зубами, и тот, кругленький, как медвежонок, и этот, с большой залысиной… Десятки хорошо знакомых глаз смотрели на нее, в изумлении ожидая, что она им скажет. Вокруг нее был Аскефьорд. Он пришел к ней, потому что она приложила все силы, чтобы дойти до него…

Сэла подняла слабые руки, облепленные мокрыми рукавами, и вцепилась в мокрую рубаху на груди Аринлейва. Вернее, только левой, потому что ее правая рука была судорожно сжата в кулак. Сэла с усилием разжала пальцы и увидела в ладони небольшой черный камешек в золотой оправе с колечком для привешивания. Она совсем не помнила, что это и зачем, но сознавала одно: она уже дома и плен ее кончился. Остался позади остров Туаль со всеми его чудесами, с его песнями в честь чужих богов, с его воинами – отдельно и певцами – отдельно, кончился розовый ларец с башмаками фрии Эрхины, кончился… Перед ней был Аскефьорд – дерновая крыша дома, такая низкая с северо-западного угла, что на нее часто забирались пасущиеся козы, и деревянная резьба опорных столбов, по которой дед учил ее сагам, и дедова кузница, и сам он, огромный, с сильными натруженными руками и ремешком на лбу…

Все это было рядом, счастье близости к дому разрывало сердце, и Сэла зарыдала, прижавшись лицом к мокрому плечу Аринлейва, в первый раз за весь этот полный превратностей год. Она побывала пленницей, дочерью конунга и повелительницей бергбуров, она побывала Богиней в подземелье Рогатого Бога и вышла оттуда на свет, вернулась домой, чтобы снова стать собой. Но только уже другой собой, потому что никого Остров Посвящений не отпускает прежним. И только тот, кто вовремя даст умереть себе-старому, и может называться истинно живым.