Он еще раз окинул взглядом двор. И чего, спрашивается, он паникует, торчит возле окна, как одинокий тополь? Ничего страшного не произошло! Ну, приобнял за талию, ну, коснулся груди… Что в этом преступного? В полиции лишь посмеются. Впрочем, дама – не дура, зачем ей огласка? Наверняка держала в секрете, что подвизалась в натурщицах…

Владимир помрачнел и нащупал кофейную чашку с остатками водки. Сделав глоток, поморщился, поставил чашку на подоконник, но промахнулся, и она, грохнувшись на пол, разлетелась вдребезги. Хотел было собрать осколки, но махнул рукой. Обойдется! Завтра придет Лидочка и все подберет. Лидочка на все согласна: наводить порядок в мастерской, мыть грязные пепельницы, кисти, грунтовать холсты, вдыхать запахи растворителя, табачного дыма и перегара, бегать за бутылкой в ближайший гастроном, варить пельмени в закопченной кастрюльке на старой плите. И все ради того, чтобы лишний раз побыть рядом с учителем. Она была молчаливой и старательной, а круглые кукольные глаза на гладком, как у пупса, лице смотрели на Владимира преданно и с восхищением. При взгляде на его полотна они загорались восторгом, и Лидочка вполне искренне выдыхала: «Владимир Маркович, вы – гений!»

Гений? Владимир Кречинский тяжело вздохнул. Эта дурочка, возомнившая себя художником, тем не менее понимала его, как никто другой. Поэтому он терпел ее рядом и даже научился не слышать сдавленного сопения за спиной, когда работал над полотном.

Над полотном? Он снова вздохнул. Работы впереди непочатый край. Для будущей картины требовалась масса эскизов, набросков, а натурщиц не хватало. Нет, ему не приходилось долго упрашивать женщин, чтобы пришли позировать. Все эти дамы, так или иначе, о Владимире Кречинском слышали, бывали на выставках, читали статьи в газетах и почти немедленно соглашались навестить его в мастерской. Им было лестно и жутко интересно, почему выбор художника пал именно на них, но Владимир и сам не знал почему. Просто муза вилась над ухом, надсадно зудела, тыкала пальцем в сторону той или иной фемины и умоляла: «Возьми ее! Именно ее!» И он не сопротивлялся, вмиг понимая, что только лицо и тело очередной избранницы способны оживить холст, на котором валькирии будут летать над полем боя, подбирать души павших храбрецов и переносить их в Асгард – небесную крепость скандинавских богов.

Там, в волшебном замке Валгалле, где кровля из чистого золота и свет дают не лампы, а обнаженные мечи, от зари и до заката воины участвуют в поединках и турнирах, готовясь помочь богам защитить небесный город от великанов. Затем они прекращают сражение и вместе с богами усаживаются за пиршественные столы. Валькирии прислуживают им, подносят мясо бессмертного вепря и никогда не пустеющие рога с хмельным медом…

Владимир маялся и никак не мог решить, изобразить ли валькирий на поле боя, или больший успех вызовут их живописные утехи с бесстрашными воинами в Валгалле. Но в последние дни все больше склонялся ко второму варианту. Темные мысли грызли мозг, ввинчивались штопором в черепную коробку, неприятное томление мешало сосредоточиться.

Подтянув ветхие «семейные» трусы, Владимир поскреб вялую грудь, заросшую седыми волосами, прихрамывая, прошлепал босыми ногами к холсту и схватился за кисть – так утопающий хватается за проплывающее мимо бревно.

Лицо его покраснело, лоб вспотел, в уголках губ скопилась слюна. Он в исступлении работал и работал кистью, покрывая полотно жирными небрежными мазками, словно швырял на холст свое безумие, сквозь которое проступал лик женщины… Той, последней, что ускользнула от него сегодня и не позволила завершить образ прекрасной и воинственной валькирии, не исполнившей волю грозного Одина.