Шагнув на возвышение, Шахразада встретилась взглядом с повелителем, отказываясь опускать глаза и проявлять покорность.

Его брови слегка приподнялись, перестав затенять светло-карие глаза, которые в ярком свете блеснули янтарем, словно у тигра. Резкие черты лица привлекли бы внимание любого художника.

Халиф застыл на месте, рассматривая девушку не менее пристально, чем она его.

Его лицо ранило, взгляд пронзал насквозь.

Медленно Халид ибн аль-Рашид протянул руку. Шахразада уже собиралась принять предложенную ладонь, но вспомнила, что следует поклониться.

Ярость кипела, грозя вырваться на поверхность и окрашивая щеки девушки румянцем.

Она снова встретилась взглядом с халифом, и тот моргнул, после чего коротко кивнул.

– Жена.

– Мой повелитель.

«Не обольщайся. Я переживу эту ночь и встречу завтрашний закат, – поклялась себе Шахразада. – И еще столько закатов, сколько потребуется. Чтобы убить тебя».

Сокол парил в выцветших полуденных небесах, ловя потоки воздуха и вглядываясь в заросли. При малейшем признаке движения хищная птица складывала крылья и сизо-серой молнией падала на добычу, выставив лапы с острыми когтями.

Вскрикивающая, покрытая шерстью жертва не имела ни малейшего шанса ускользнуть.

Вскоре послышался приближавшийся стук копыт. Взметнув клубы песка, двое всадников остановились на почтительном расстоянии от сокола и его добычи.

Первый из мужчин, сидящий верхом на лоснящемся темно-гнедом арабском жеребце породы Аль-Хамса, отвернулся от солнца, вытянул левую руку и тихо свистнул.

Сокол вскинул голову, прислушиваясь, и снова взмыл в небо, подлетел и опустился на руку наездника, крепко впиваясь когтями в мангалу[4] – кожаную манжету, закрывающую его предплечье от запястья до локтя.

– Будь ты проклята, Зорайя. Снова заставила меня проиграть пари, – проворчал второй всадник, обращаясь к птице.

Ее владелец ухмыльнулся Рахиму, лучшему другу с самого детства, и заявил:

– Хватит жаловаться. Сам виноват, что никак не можешь усвоить один-единственный урок.

– Тебе повезло, что я такой глупец, Тарик. Никто иной не сумел бы выносить твою компанию так долго.

– В таком случае, – рассмеялся собеседник, – пожалуй, следует перестать обманывать твою матушку, уверяя ее, что ты являешься светочем премудрости.

– Конечно. Твоей-то я никогда и не пытался солгать.

– Неблагодарный. Отправляйся и подними добычу Зорайи.

– Я что, слуга? Сам этим занимайся.

– Хорошо, тогда подержи пока ее, – сказал Тарик и вытянул предплечье с соколом, терпеливо ожидающим на привычном насесте.

Как только Зорайя поняла, что хозяин пытается передать ее, то встопорщила перья и протестующе заклекотала.

– Эта богомерзкая птица ненавидит меня, – воскликнул Рахим и отпрянул.

– Потому что прекрасно разбирается в людях, – улыбнулся Тарик.

– А еще обладает характером склочной старухи, – проворчал его друг. – Клянусь, твоя Зорайя даже хуже, чем Шази.

– Еще одна девчонка с прекрасным вкусом.

– Подобная оценка льстит твоему самолюбию, тебе так не кажется? – покачал головой Рахим. – Учитывая, что им обеим нравишься именно ты.

– Подобные сравнения, скорее всего, и служат причиной того, что Шахразада аль-Хайзуран тебя недолюбливает. Уверяю, они с Зорайей имеют гораздо больше общего, чем моя скромная персона. А теперь прекрати тратить время, слезай со своей чалой и отправляйся за добычей, чтобы поскорее отправиться домой.

Не прекращая ворчать, Рахим спешился и потрепал свою лошадь ахалтекинской породы по шее. Серая шкура блестела на пустынном солнце, как отполированное олово.