– Нет. Башня названа в честь жены одного из влашских господарей… Валахия тут неподалеку, наши соседи, так сказать. Это очень известная в наших краях личность. Его звали Владислав Дракула.

– Сын Дракона?

– О да, его отец был членом ордена Дракона и оба они мечтали видеть свою страну независимой от турок и жизни ради этого не жалели… но Влад был известен не только своей ненавистью к туркам, но и своей жестокостью. Его любимым наказанием было сажать людей на кол. Говорят, он был подвержен странным вспышкам гнева, которые могла сдержать только любимая жена, кроткая и набожная женщина, родом из наших мест. Влашские господари вели тогда почти непрерывные войны. Однажды, во время осады, королеве принесли известие, что муж ее убит, замок захвачен, и она вот-вот станет пленницей турок. Не желая позора, она бросилась вниз вот точно с такой же башни, да. И умерла, да…

Голос казначея наполнял помещение башни, и Тавернье казалось, что он умножается, отражаясь от стен. Жан-Батист Тавернье не был трусом. Имей он слабые нервы – остался бы дома, а не пустился бы странствовать, мечтая не только разбогатеть, но и повидать мир. И все же он был человеком склада авантюрного, но отнюдь не склонным к жестокости. И ему неприятно было слушать рассказ казначея, который все говорил и говорил, живописуя горе влашского господаря и его жестокость, которую некому стало сдерживать после смерти любимой жены, и некому было отмаливать его грехи.

– … И однажды он без боя победил турецкую армию, да… Потому что велел казнить несколько тысяч человек, среди которых были и пленные турки и свои же, местные, в чем-то провинившиеся. Когда турецкий военачальник увидел поле, уставленное кольями, на которых вот уже несколько дней висели люди, и некоторые были еще живы, он повернул назад… А господаря Влада прозвали Цепеш, что значит Сажатель на кол. А в другой раз…

– Прошу вас, господин казначей! – Тавернье, борясь с дурнотой, решился прервать увлекшегося рассказчика. – Утро дарит нам свет, но сумерки подкрадутся быстро, и мне хотелось бы выполнить сегодня намеченную работу.

Казначей помолчал, потом подошел к шкатулке, стоявшей на столе. Его тонкая рука скользнула под крышку, и он извлек на свет божий мешочек из плотной кожи. Растянул завязки и на его ладони оказался кроваво-красный камень. Несколько долгих секунд мужчины стояли молча и неподвижно. Казначей – словно не в силах выпустить из рук драгоценность, а ювелир – восхищенно разглядывая темно-красное пламя камня, которое оживило даже мертвенно бледную кожу держащей его руки.

Словно нехотя, казначей положил рубин на стол и сказал, с недоброй улыбкой глядя на француза:

– Начните с этого камня, мастер. Это рубин господаря Цепеша. Он никогда не расставался с ним и порой, как говорят, купал его в крови своих жертв.

Несколько мгновений казначей любовался тем, как на глазах бледнел Тавернье. А потом ушел, оставив ювелира заниматься делом.

Жан Батист Тавернье выполнил свою работу: составил подробную опись всех камней и драгоценностей, находившихся в сундуках. Проверил чистоту золотых и серебряных монет и слитков. Изготовил к свадьбе дочери наместника драгоценную диадему. Получил щедрую плату за свои услуги и покинул двор наместника. Но уезжал он, неся на душе тяжкий грех. В предсвадебной суете в замке царила неразбериха, а казначею приходилось труднее всех. Он был болен, очень болен. Тавернье однажды увидел, как похожий на призрака человек кашляет, прижимая к губам платок, и платок этот краснеет от крови. Казначею недолго оставалось жить, и подсчет все увеличивавшихся расходов давался ему с трудом. И, пользуясь удачно сложившимися обстоятельствами, ювелир подменил один камень на другой. Он забрал с собой рубин господаря Цепеша и оставил взамен красивый, но ничем особо не примечательный камень, чуть меньшей каратности, и с пузырьками внутри. Но кто, кроме профессионала, заметит подмену?