Незадолго до рождения Мусаси Япония, после столетия гражданских войн, была более или менее объединена. Однако и в его время войны, как внутренние, так и внешние, оставались главной темой в жизни страны. Умер Мусаси вскоре после окончательного подавления сопротивления третьему сёгунату, свидетелем становления которого он стал. Свою книгу о стратегии Мусаси писал уже на склоне лет. Не совсем ясно: когда он говорит о том, что воины его времени не обладают подлинным пониманием боевых искусств, считает ли он причиной такого нарушения традиции время военное или время мирное.
Очевидно, тем не менее, что Мусаси воспринимал путь воина как некий особый призыв. Как и в любом другом случае, искусство мастера в огромной степени зависит от близости практикующего к Пути. Сравнивая искусство войны с другими, Мусаси убежден, что оно требует специальных качеств:
«Люди, практикующие путь, к которому они склоняются, предпочитают различное. Так, учение Будды есть путь сострадания и помощи другим. Конфуцианство есть путь культуры, врачевание есть путь избавления от болезней. Поэты учат пути поэзии, прочие отдаются пути гадания, стрельбы из лука и многим другим искусствам и ремеслам. Лишь немногие встают на путь войны».
Уверение Мусаси, что лишь немногие любят боевые искусства, ярко контрастирует с их нынешней популярностью как в Азии, так и на Западе. Однако во времена Мусаси Путь воина был не увлечением, а стилем всей жизни. Жизнь воина означала неисчислимые трудности и испытания, которым вскоре суждено было исчезнуть, даже из мира японских самураев.
Одной из черт, сближающих путь Мусаси с китайскими классическими философскими представлениями о Пути воина, является внимание к равновесию в практическом обучении как изящным, так и боевым искусствам. «Прежде всего, – говорит он, – путь воина означает овладение как боевыми, так и изящными искусствами». В Древнем Китае, еще в ту пору, когда в войнах участвовали практически только представители аристократических домов, одно и то же слово ши имело значение и «воин», и «ученый». Воспитание людей такого типа считалось одной из главнейших задач культуры как таковой.
В последующем и ученые по-прежнему занимались боевыми искусствами, и воины изучали искусства изящные. Эту практику переняли высшие круги военного сословия Японии, где гражданская и военная элита общества отождествлялись в большей степени и на протяжении более долгого времени, нежели в Китае. Однако, несмотря на то что Мусаси в целом следовал традиции высокообразованного воина, знающего «и теорию, и практику», понятно, что вследствие своего личного опыта он уделял гораздо большее внимание боевым искусствам.
«Даже будучи невежественными в изящных искусствах, воины должны, в первую очередь, совершенствовать искусство стратегии при любой возможности… В Китае и Японии те, кто овладевал этой наукой, становились легендарными мастерами. Воины обязаны изучать эти искусства».
Одной из главных черт Пути воина, отличающих его от Пути изящного, является вечное присутствие смерти. Существует расхожее мнение, что японские самураи любили дзэн-буддизм отчасти и потому, что он учил их спокойно смотреть в лицо смерти. Мусаси, который тоже усиленно занимался дзэн, отвергает такое обоснование:
«Люди обычно утверждают, что все, о чем думает воин, – так это о том, чтобы привыкнуть к ежесекундной возможности смерти. Однако если уж говорить о смерти, то воины вовсе не единственные, кто умирает. Все сословия знают о своем долге, все стыдятся пренебречь им и все понимают, что смерть неотвратима. В этом отношении между различными сословиями нет никакой разницы».