Ей странен и неприятен был этот обычай, когда для женщин и мужчин строились отдельные терема, и ладно сам великий князь, но многие из живших здесь бояр следовали примеру, когда муж к жене только изредка заглядывал. Какая радость замуж выходить, коли муж противен, чужой человек, неприятный и совсем не любый? А жениться зачем, если с души воротит?

– Ух! Я уж думала, сейчас меня и отошлют! – проворчала Стеша. – Ты ворон-то не лови, стоит как телок на веревочке!

– Мне княгиня четыре дня о том говорила, что молчать надо и рта лишний раз не раскрывать, – недовольно возразила Алёна, которая уже понимала, что слепо следовать науке бабки не стоило, но еще не могла сообразить, как нужно держаться.

– Так молчать-то с умом! – смягчилась рыжая. – При князе, при молодцах, при княгине. А если бы он сундуки нести отказался, тоже смолчала бы? Все, иди-ка умывайся и запрись обязательно!

– Зачем?

– Любопытствующие сейчас потянутся, – заявила она и бросила вслед: – Косу намочить не забудь! Сушить-то ее некому, помни, вдруг кто внимание обратит? На мелочи погореть легче легкого.

Степанида оказалась права. Пока Алёна с удовольствием плескалась в теплой воде, обернув косу вокруг головы и подвязав платком – вроде дорога не длинная, а все равно утомила, – слышала, как рыжая с кем-то ругалась. Потом дергали ручку, но задвижка оказалась крепкой, а потом Стеша вытолкала незваную гостью взашей. Кажется, силой.

Тишина воцарилась через четверть часа, и только тогда алатырница выглянула из мыльни. Помощница сидела на краю постели, беспечно болтала ногами и грызла большое румяное яблоко. Рядом был разложен богатый синий сарафан, рубашка к нему и исподнее. Сама девушка тоже успела переодеться в скромный зеленый сарафан и рубашку получше, башмачки достала – и уже как будто не деревенская девица, а городская, отличимая от прочих дворцовых слуг разве только веснушками.

– Что тут за побоище было? – спросила Алёна, на ходу обтираясь льняным отрезом.

– Родня твоя познакомиться желала, – хмыкнула Степанида. – И я думаю – за косу оттаскать. В лучшем случае.

– И мне в такой момент опять нельзя силу применять? – опешила алатырница.

– Силу – можно, чародейскую – нет. Ты ж из рода пластунов, нешто с бабой буйной не справишься? Одевайся, пойдем есть, там запахи такие – не могу, аж живот подводит. Видишь, дверь закрыла, тебя жду.

– А что за баба-то?

– Тетка твоя, князя покойного старшая сестра Лизавета. Вздорная, спесивая, самолюбивая. Не столько сынок ее, сколько она сама могла братца к предкам отправить. Но по мне – глуповата, не смогла бы все так ловко провернуть, только при большой удаче, а я в такие чудеса не верю.

После этого девушки дружно решили не гнать коней и до беседы с великим князем никуда не ходить, чтобы ненароком не навлечь на себя новых неприятностей. Тем более за Алёной пришли быстро, и часа не прошло: не обманул Вьюжин, и правда ждали ее.

Молодой долговязый дьяк с непослушной рыжей копной на голове низко кланялся и держался очень вежливо, но со жгучим любопытством поглядывал на княжну и шагавшую за ней прислужницу. Но, как бы ни хотелось, затеять разговор не посмел ни с одной, ни с другой.

Путь оказался неблизким, пришлось миновать два узких перехода между отдельными постройками – те самые, которые Алёна рассматривала со двора.

Княгинин терем был светлым и тихим, с наборными полами, украшенный кружевными подзорами и нарядной росписью. А там, куда они пришли, царил совсем иной дух. Стены светлые и почти пустые, полы – темные, без узоров, потолки высокие, гулкие, по ним гуляет неразборчивая разноголосица. Много людей: больше мужчины, но и женщины встречаются, явно не праздные и одетые занятно – вроде и платье чиновничье, ровно как у мужчин, но по-женски скроенное и с юбкой. То ли выслужившиеся из простых, то ли…