- Провести меня к ним и показать их, вы явно не сможете, и на работы вытаскивать их нельзя. Это будет подозрительно. А вы куда деваете трупы? И кто их выносит из помещения, где они содержатся до своего конца?

- Иногда выносим и зарываем ночами, – он пожал плечами. – Не сами, конечно. Берем несколько заключенных, они и выносят, мы только контролируем. Если находим достаточно глубокую воронку от упавшей бомбы, то можем и там захоронить. Но и там, в подвале лагеря, есть пара общих могил.

- Я видела, что иногда женщины умудряются выкупить пару мужчин. Своих родных, – он криво улыбнулся, прекрасно понимая, что никакие это не родные. – Могу я так выкупить тех, кого вам уже не жалко? Я правда заплачу. Вот.

Вытащив платочек, я показала ему украшения. Взглянув одним глазком, он кивнул.

- Жди тут. Есть у меня одна мысль… – он попросил стоящего невдалеке солдата присмотреть за своим участком ограды и ушел, а я отошла в сторонку.

Время тянулось, и меня уже потряхивало, но я верила солдату. Не врал он, действительно хотел помочь, жалел и меня, и пленных. Думаю, он даже не был профессиональным служивым. Простой гражданин, призванный своей страной. Жалко таких ребят, теряющих душевное тепло в чужих землях. Уже не верящих, что смогут вернуться домой живыми. Они видят смерть, кровь, трупы. Чувствуют ненависть местных, слышат проклятья, пусть и на чужом языке, но пожелание сдохнуть ощущается одинаково. Это видно в глазах проклинающего, в его виде и поднятой голове. Вот только не могут они бросить все и уйти.

Из ворот выехал грузовик с тентом и медленно поехал вперед. Из его кабины высунулся тот самый парень и махнул рукой, призывая следовать за машиной. Я показала Софьяре, куда направляюсь. Она и еще пара женщин последовали за мной на расстоянии. Через два поворота, когда лагерь полностью пропал из виду, машина остановилась. Четверо немцев скоренько покидали тела в небольшую яму. Потом ко мне подошел тот, кого я просила о помощи.

- Там восемь совсем плохих, и еще с десяток с шансом выжить, но все без сознания. Утащите их отсюда. Я сказал, что нашел яму глубокую, и предложил закопать тех, кто чем-то заразились в изоляторе и уже не жильцы. Ребята будут молчать, но не бесплатно.

Понятливо кивнув, я отдала все драгоценности и добавила еще и свои. Немыслимый риск – так открыто оказывать помощь.

- Спасибо. Тут все, что у меня есть. Я буду помнить твою помощь до последнего вдоха, – искренне произнесла я слова, понимая, что и через несколько сотен лет смогу вспомнить глаза этого смельчака. 

- Не стоит, милая. Я ведь и сам из пригорода Кёнисберга. Считай, что это помощь соседа, – он стал отходить, но я не выдержала и схватила его за руку.

«Сохрани от людей враждебных,

От языков желчных, да нелюдей со звериною душой,

От зелий ведьм сварливых, от насилия да суда земного.»

- Это такое русское пожелания? Надеюсь, не смерти? – удивленно, но без злобы и настороженности спросил он, высвобождая руку.

- Нет. Я желаю тебе удачи, смелый «сосед».

- Меня зовут Ульрих Варгер.

- Удачи вам, Ульрих Варгер.

Машина уехала, а подбежавшие женщины стали помогать мне проверять раненых, подхватывая по двое и унося от дороги. 

- Ну, Янка! Ну, лиса! – восхищалась Софьяра, пока мы уносили раненых в соседний дом.

В доме жила одна из присутствующих женщин. Несколько ребятишек тут же побежали по домам, где смогут принять раненых. А все три комнатки, начиная с сеней, заняли израненные мужчины. Все они были без сознания.

С первого взгляда все было просто ужасно, но женщины так не думали. Они принялись раздевать, обмывать, обрабатывать раны, перевязывать, сшивать, отрезать отмершие ткани. Они видели надежду для каждого из выторгованного мной живого человека и были готовы рисковать.