Я молчу, чувствуя, как растёт напряжение. Мысль о том, чтобы бросить всё и уйти, всё громче стучит в голове, но всё равно произношу:

– А если я… откажусь?

Вопрос кажется слабым, как шёпот, но, видимо, Осакабэ-химэ слышит его прекрасно. Она замирает, её взгляд становится смертельно-ледяным, и улыбка, всё это время мягкая и загадочная, приобретает опасный оттенок.

– Мне бы очень этого не хотелось, – произносит медленно, словно обдумывая каждое слово.

Хочется куда-нибудь спрятаться.

– Почему?

– Потому что тогда, боюсь, я не смогу помочь лапшичной «Ракун», – говорит она с той же невозмутимостью, будто обсуждает прогноз погоды.

Я моргаю, не сразу понимая смысл её слов.

Зараза ёкайская. А ещё принцесса!

– Что? – спрашиваю, пытаясь переварить услышанное.

– Ты ведь волнуешься за это место, не так ли? – продолжает она, не отрывая от меня взгляда. – Волноваться есть за что. Ну, подумай сама: кому могут помочь мёртвые?

Мои губы раскрываются, но ни одного слова не выходит. Кровь стынет в жилах, а сердце начинает биться где-то в горле.

– Что вы хотите этим сказать?

Осакабэ улыбается и на этот раз отвечает с невинной прямотой, которая лишь усиливает мой ужас:

– О, неужто ты думала, что Танака оставит тебя в живых после всего, что ты узнала? – спрашивает она таким тоном, что у меня мурашки бегут по коже.

Хватаю ртом воздух, понимая, что слова не идут. Паника охватывает меня, словно ледяная хватка, и перед глазами всплывает лицо хозяина Окавы, заботливо подающего тарелку лапши.

– Вы… вы угрожаете мне? – выдавливаю, хотя внутри прекрасно знаю, что это не просто угроза.

– Нет, дорогая Ямада-сан, – говорит она с притворным сочувствием. – Просто объясняю реальность.

Беру чашку, стараясь унять дрожь в руках. Отставляю пустую назад. Я уже всё выпила и не заметила. Мысли мечутся, словно загнанные в ловушку. Всё это… слишком. Слишком внезапно, слишком странно, слишком опасно.

Краем глаза наблюдаю за Осакабэ-химэ. Она снова пьёт чай за столиком, спокойно и изящно, словно никуда не торопится. При этом ничего не подливая. У неё там чашка бездонная, что ли?

Взгляд, направленный на меня, пронизывает, но не давит. Словно она знает, что мне нужно время, и готова его дать.

Молчание тянется, как будто оно само является частью какого-то ритуала. В голове крутится только одно: я в полной заднице. Совсем полной, из которой нет лёгкого выхода.

Наконец Осакабэ-химэ медленно ставит свою чашку на столик и смотрит на меня долгим пронзительным взглядом.

– Мы предоставляем тебе время на раздумья. Сейчас тебя проводят в комнату. Ночь – это всё, что у тебя есть, чтобы принять решение.

Резко поднимаю голову, собираясь спросить, что будет утром, но она плавно поднимает руку, останавливая мои слова ещё до того, как они слетели с языка.

– И лучше не пытаться сбежать, Ямада-сан, – добавляет она, улыбнувшись, но в её тоне звучит предупреждение.

Чувствую, как всё внутри сжимается. Она говорит это без угрозы, но понимаю, что стоит ей захотеть – и ни я, ни кто-либо другой не выйдет отсюда. Мне перед этим просто дали возможность побаловаться.

Кийо, появляющийся из тени, аккуратно склоняет голову и жестом приглашает меня встать. Бросаю последний взгляд на Осакабэ-химэ. Она спокойна. Явно уверена, что я никуда не денусь.

Встаю и следую за Кийо, чувствуя себя словно под прицелом.

У меня есть всего одна ночь.

Меня возвращают в комнату, откуда я до этого пыталась удрать. Пол застелен татами, в углу расстелен футон. На стене висит светильник из бумаги, отбрасывающий мягкий тёплый свет. Возле стены стоит низкий столик с чашкой воды и небольшой вазой с бледно-розовой камелией. Всё кажется слишком гармоничным, чтобы быть настоящим.