Рассчитывал, что отец прервет его скотское позерство гневной тирадой. Да он его после всего раскатать должен!  Но тот продолжал молчать, будто дар речи утратил.

– Раунд[1], – выдал, настойчиво полагая, что родне стоит срочно подключаться к диалогу.

– Не имею ничего против цыганочки и стихов, но мне больше нравилось, когда ты танцевал сальсу. Раз-два-три-четыре… – виляя бедрами, выдала бабушка Сергея, Стефания Митрофановна. – Пять-шесть-семь-восемь.

Отец оценил абсолютно несмешную шутку матери, издавая непонятный крякающий звук.

– Ни слова больше об этом, – предупредил Град с чувством легкого раздражения.

Да, его вдруг пристыдило упоминание о занятиях бальными танцами. Видимо, нервная система пребывала в неком разболтанном состоянии после всего случившегося и реагировала на всякую ерунду. Следовало отдохнуть, чтобы прийти в норму.

– Ладно, раз твое собственное лицо цело и невредимо, я намерена выпить бокал вина и отправиться спать, – произнесла бабушка.

– У меня тоже с утра важная встреча. Так что… Всем спокойной ночи, – заложив руки за спину, отец с гордо поднятой головой следом покинул гостиную.

«Что за нах???»

«Он что, объелся грибов?»

Серега буквально окаменел, изумленно глядя перед собой.

– Собрание завтра после четвертой пары, – сообщила мать, поднимаясь с дивана.

Моргнул, на повторе прокручивая ее слова только затем, чтобы осмыслить.

– Постарайся выражаться без матов. Никаких бейсболок. Требуется пристойный внешний вид, я тебе рубашку и брюки приготовила. Хотя, кто тебя не знает… – улыбнулась чересчур довольно, учитывая случившееся.

– Это все?

– А что еще?

– Не хочешь спросить, почему я его избил?

– Я уже знаю, почему. Алина Кузнецова к нам на кафедру заходила.

– И что? Все? Ты не собираешься выписать мне пиз… – не хватило выдержки, чтобы замыливать свое удивление приличными словами. – И что случилось с отцом? Он «дал борща» с корвалолом?

– А что не так с отцом?

– Да он меня за меньшее в бараний рог скручивал!

– Перегорело, видимо, пока ты изволил явиться.

– Да ни в жизнь!

«Это нахр*н невозможно!»

– Папа очень удивился тому, что ты защитил эту девушку. Не просто же подрался... Она тебе нравится?

– Не надо пороть чушь, – яростно возмутился, натыкаясь взглядом на странную улыбку матери.

Перевел взгляд на Леську, та тоже светила зубами во всю свою физическую возможность. Дальше по кадру вообще все плачевно: у Славы то ли предобморочное состояние, то ли запор, то ли первые признаки более серьезной болячки.

Порывало напомнить им всем, что у него-то, в отличие от них, железный иммунитет. Хотя они и без дополнительных уведомлений должны знать.

– Бл*дь… Напридумывали уже, да? Не надо, ладно? Она… Кузя – просто мой друг. Ничего такого… особенного, – самому же не понравились заминки и паузы между словами.

В обычном человеческом понимании они указывали на нечто большее. То, что человек либо пытается укрыть, либо по каким-то тщедушным причинам не может озвучить.

Алеся кивнула. Двинувшись к выходу, за каким-то чертом притормозила около него. Тронула рукой предплечье.

– Любая страсть толкает на ошибки, на самые глупые толкает любовь[2].

– И к чему сейчас эта декламация? Вообще мимо. Прекращай лыбиться.

Леська с неким гребаным снисхождением, которое выказывала к Сергею лишь пару раз за всю жизнь, похлопала его по плечу.

– Зайду к тебе попозже.

– Не утруждайся. Ничего нового не раскопаешь. Ничего нет.

– Угу.

– Своему Славе будешь «угукать».

– Угу.

– Мам? Скажи ей что-то.

– Алеся, оставь брата, – вмешалась мать.

И тут же рассмеялась вместе с Леськой.