Угадал. Зорка уперла ладони в землю. Когти втянулись, черные перья опали. Седые космы легли на плечи вдовьим платком. Глядела она на собственные морщинистые пальцы и, как знать, себя ли убеждала или Рьяна.

– Йага – дар леса. Наше дитя, безлюдное! Лес ее мне принес, и только лес забрать сможет. А не ты.

Ох и тяжко далось ей это, ажно костки захрустели! Но ведьма взвилась в воздух, превращаясь мало не в черную тучу, нависла над Рьяном.

– Убирайся, чужак! Не будет тебе помощи! И прощения не будет! Убирайся и не смей возвращаться в мой лес, не то пожалеешь!

И упала в траву перекошенным комком тряпок.

Молодец зарычал. Проклятье вспенилось в животе, подступило к глотке… Но выстрелило закатными лучами солнышко, осветило двор. Вспыхнули красные каменья серег в траве. Рьян проглотил комок в горле да и пошел обратно в город. Людье, Безлюдье… Нигде-то ему места нет.

Желтые звериные глаза слепо глядели в потолок. Пред ними стоял согбенный старостью жрец. Одна рука его держала девку за волосы, вторая, с ножом, чиркала по горлу. Снова и снова. Раз за разом багряный зев раскрывался и зарастал, чтобы снова расцвести смертельным бутоном.

Вот каковы люди… Те, что приходят за помощью, приносят свежий творог и масло, благодарят… Те же самые, что кидали колосья в жертвенный костер. Те, что поили мать Землю кровью и кормили едким дымом отца Небо. Не бывать ей среди них. И им не бывать в ее лесу! Отныне и впредь. Йага села, ступила на холодный пол. Матушка подняла глаза от работы, плотнее запахнула вязаный платок – с вечера все сильнее зябла. Но слова не сказала. Не остановить ведьму, когда колдовство уже зреет в жилах.

Крыльцо скрипнуло, и жабы, живущие под ним, выскочили проверить, кто потревожил их в поздний час. Свои! Лесная госпожа не обидит. Самая толстая и бородавчатая скакнула к девке, а та и не вздрогнула от холодного прикосновения. Спусти лась по ступенькам в мягкую перину тумана, тот верным псом прильнул к голым ногам. Йага пошла в темноту. Вроде та же самая темнота, какой малых детей во враках пугают, а для нее – друг любезный. Мать и отец, брат и любимый. Тьма ласково обняла ведьму за плечи. Дочь леса не заметила валяющихся в грязи серег, прошла мимо. Не испугалась, когда вылезли из-под коряг гадюки, когда вдогон увязались лохматые нечистики без рук и ног. Она плыла в тумане, и дорога сама стелилась пред нею, подставляла мягкий мох под ступни, отводила мокрые ветки, чтобы ненароком по лицу не хлестнули. И тени ползли позади, заливая следы чернотой.

Не замедлилась и когда пред нею задрожало болото. Туман накрыл его одеялом – не разглядеть, где топь, где кочки. А ведьма и не глядела. Она знала. Прошла по скользкой коряге, вслепую переступила бочаг. Любопытные вороны спустились с рассохшегося дуба пониже: посторожить, как станет девка скидывать рубашонку. Девка и скинула, оставшись укутанная одним лишь туманом. И принялась танцевать. Нагое тело плыло в белесых нитях влаги, пальцы рисовали чародейский узор, и он не пропадал из воздуха, а повисал черным густым дымом. Ведьма падала на колени и плавно поднималась; изгибалась, крутила головой. Густые волосы падали на лоб, ладони скользили по бедрам и груди – ведьма!

Змеи и жабы, нечистики и черные птицы, сам туман и тени – все закручивалось вьюгой, стягивалось тугим узлом. Станет он крепок, как слово колдовское, нерушим, как сама чаща. И тогда ни единый живой человек боле не войдет в их лес. Тогда навеки разделятся Людье и Безлюдье. Тогда сбережет ведьма свое царство от тех, кто забыл, как разговаривать с богами!