Автомобиль въехал во двор особняка, к которому было неприменимо слово «скромность» настолько, что, когда простой народ смотрел на дом, у него рождалась одна мысль: на трудовые доходы такое не построишь. Но хозяева были страшно далеки от народа, мнение которого не слышали, да оно их и не интересовало.

Навстречу выскочила русская борзая, залаяла, завиляла хвостом. Марлен Петрович дождался, когда сын откроет дверцу машины, опустил ноги на землю, опираясь на трость, вышел из авто и ласково потрепал собаку по холке:

– Дождалась, да? А кусочек мяса хочешь? Хочешь, хочешь. Ну, идем, Сита, в дом. Я тоже скучал, моя девочка…

Сита подпрыгивала, норовила лизнуть Марлена Петровича в лицо, он отворачивался и посмеивался. Сняв пальто в огромной прихожей, он попросил домработницу растопить камин и принести мяса для Ситы.

– Вы с дороги, может, перекусите? – спросила женщина.

– Чаю выпью, – сказал он.

Вскоре Марлен Петрович сидел в кресле у камина и бросал кусочки сырой говядины Сите, которая ловила их на лету и проглатывала целиком, после чего ждала нового броска. Как она любила хозяина – преданно и беззаветно, так же и он любил ее, понимая, что от людей подобной любви не дождешься.

По лестнице со второго этажа сбежал сын, направился к выходу. Марлен Петрович, не оборачиваясь, глядя на свою собаку, остановил его:

– Ярослав, ты куда?

– У меня дела, – ответил тот, подойдя к отцу.

– Какие дела, позволь тебя спросить, на ночь глядя?

– Встреча. Очень важная.

– Мм-м… – протянул отец.

Его темные глаза, в которых давно не было заметно человеческих страстей, оторвались от любимицы. Марлен Петрович смотрел на сына снизу вверх, изучая его, и вдруг сделал открытие: что-то в нем появилось, чего раньше он не замечал. Повзрослел, наверное. Дети взрослеют, отцы стареют. Марлен Петрович повернул лицо к огню и сказал:

– Иди.

От Ярослава словно вздыбилась волна протеста, намереваясь смыть отца. Он это почувствовал спиной, как старики чувствуют смену погоды за день до того, как она переменится. Марлен Петрович удивился, ведь у него принципиальных разногласий с Ярославом раньше не было, откуда же взялась эта невидимая волна? Ему даже показалось, что сын собирался поговорить с ним, но не решился. Развернувшись всем корпусом и выглянув из-за спинки кресла, Марлен Петрович хотел спросить сына: у тебя проблемы? Однако Ярослав успел выйти, значит, его проблемы не существенны, раз он не поделился ими с отцом. Марлен Петрович принял прежнюю позу, зашарил пальцами по тарелке, а мяса-то и нет. Сита тявкнула, мол, это не я, оно само куда-то исчезло, на что хозяин глухо рассмеялся:

– Ах ты, воровка. – Сита поняла, что взбучки не предвидится, приблизилась и уложила морду ему на колени. Он, почесывая собаку возле ушей, ласково лепетал: – Хорошая моя. Славная девочка…

В это время сверху медленно, в раздумье, спускалась жена сына Валентина. Хорошая женщина, но с претензиями. Десять лет назад он уговорил Ярослава жениться на ней. Деньги должны воссоединяться с деньгами, затем приумножаться умными головами, а все остальное – любовь, дети, – дело наживное. Однако что-то в их отношениях не ладилось, это тщательно скрывалось от главы семьи, то есть от Марлена Петровича. По его мнению, у современных дам слишком много амбиций, претензий, гонора, но мало в них женского. Да-да, того самого – мягкого, доброго, нежного, чуткого…

Валентина взяла в баре стакан и налила туда… водки! И выпила залпом полстакана! Марлен Петрович искоса следил за ней, не выразив своего «фе», а он не терпел, когда баба прикладывается к бутылке. Она это знала, но осмелилась выпить при нем. Тоже протест. И ярко выраженный. «Что происходит?» – задумался он.