– «Ранцы» были мощностью до килотонны в тротиловом эквиваленте, – словно бы не обратив внимания на реплику подполковника, продолжил тихим голосом Калинин. – Этот, в общем-то, заряд что надо. Бомба, сброшенная на Хиросиму, была всего в двадцать раз мощнее. Там погибли примерно сто пятьдесят тысяч человек. Разделите на двадцать – мало не покажется. И потом, никаких особых носителей не надо, «ядерный ранец» выглядел действительно заплечным ранцем, весил всего двадцать пять килограммов, а к нему необходим был лишь хороший спецназовец. Что же касается вашего замечания… Когда вы, Константин Иванович, были курсантом, я тоже учился, да, на четвертом курсе, уже корпел над дипломной работой. Я как раз тогда придумал, как на тридцать процентов увеличить мощность «ранца» и одновременно снизить его вес. Тогда уже действительно шла речь о запрещении легких ядерных боеприпасов, но, насколько я знаю, два-три изделия по моим работам были созданы. Начинка та же, калифорний и тритий, но я предложил… – Физик коротко взглянул на Костю. – Впрочем, детали работы уже не актуальны, но даже после закрытия темы вам я их сообщить не имею права. Вероятно, вы необходимой степени допуска к секретности, несмотря на свое высокое звание, не имеете. Могу сейчас сказать только одно: всю открытую информацию, которую я вам сообщил, вы могли бы получить по запросу в письменном виде. А закрытую – сами понимаете… Но знаете, почему я напросился на эту командировку и лечу с вами?

– Нет, – признался Молодцов.

– Мой «ранец» был снабжен тремя системами неизвлекаемости – необезвреживаемости. Слова корявые, но отражают суть. То есть вряд ли кто из даже опытных саперов предотвратит взрыв, если мина уже активирована и пошел отсчет времени. У меня есть шанс это сделать. Мину, так понимаю, вы найдете? Или хотя бы знаете, где ее примерно искать?

Молодцов покачал головой:

– Пока мы знаем лишь то, что один из «ранцев» в девяносто третьем году пропал – есть такое стойкое предположение. Детали возможного похищения только еще предстоит выяснить.

Эти самые детали он по крохам узнавал тем же вечером, беседуя со старшим лейтенантом запаса Никифором Яковлевичем Федотовым.

В предоставленном им для этого кабинете они сидели втроем – присутствовал еще следователь ФСБ Чесноков. Разговор трудно клеился. Федотов, болезненно худой, с мелкими птичьими чертами лица, возрастом далеко за сорок, был до предела напряжен, вытягивал шею, вслушиваясь в вопросы, но, кажется, плохо понимал их, приходилось постоянно переспрашивать, почти по слогам. Такое поведение человека было вполне понятным: два ранения в голову, сильный удар в висок, от которого осталась заметная вмятина. Удивляться можно было лишь тому, как Федотов вообще выжил в тот сентябрьский вечер тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Ему дали вроде бы пустяковое задание: на территории военного городка организовать охрану оружейной комнаты. Городок располагался на границе Дагестана и Чечни. Часть меняла дислокацию, поскольку это было уже то время, когда на Кавказе запахло войной. Новое место для военного городка обустроили километрах в трех от этого. Туда уже перебазировали технику, оружие, тыловые заведения. В опустевшем «ружпарке» остался лишь один контейнер, за которым должны были приехать, кажется, или особисты, или из инженерной службы полка. В ожидании этого и остался в казарме старший лейтенант с пятью бойцами. Солдаты были не его подчиненными, их вообще из разных подразделений набрали – не задействованных в переселении этого отдельного батальона.