– Вы сейчас занимаетесь именно этим?

– Именно. Я в меру своих способностей защищаю свое нынешнее положение, но делаю это, не нанося ущерба армии и Талигу. Я стараюсь быть хорошей капустой, а Кракл показал себя сорняком, результат закономерен…

– Вы нечто более редкое, чем капуста, но аналогия мне понятна.

Интендант доволен и этого не скрывает, у него выдался удачный день: он дорвался до трофеев, услужил кому надо и заставил себя запомнить. Процессия впереди поворачивает, и вроде идти всего ничего, а будто пушки ворочал. Ладно, немного осталось, вот и одинокий воз посреди осенней травы. Лошади уже выпряжены и отогнаны в сторону. Высокий малый с кнутом на них даже не глядит, таращится на диковинное зрелище.

– Полковник, прошу вас присоединиться к штабным.

Капуль с достоинством наклоняет голову и исчезает, почти расточается, бергеры тащат сорвавшего голос генерала к высокому дощатому борту, споро накидывают и закрепляют веревки. Подробностей происходящего не разглядеть, осужденного закрывают окольчуженные спины Кнуда и кривоносого. Конечно, можно подойти поближе, только зачем?

Солнечно, холодно, будто на горной вершине стоишь, в висках, усугубляя сходство, стучит кровь. Бергеры все еще возятся, Кракл пытается кричать, за выстроенными в цепочку солдатами толпятся зеваки. Манрик с Арно тоже должны быть здесь, как раз напротив телеги. Если, конечно, оба дошли.

Сзади доносится знакомый рык. Понси привык перекрикивать канонаду, что ему какой-то ветер? Кракл издает очередной сиплый вопль, сделавшие свое дело бергеры поворачиваются и неторопливо уходят, становится видно фигуру с растянутыми в стороны руками. Генеральская сорочка ярко белеет на фоне тускло-бурых досок, толстые, туго натянутые веревки не дают сдвинуться с места, как бы будущему покойнику этого ни хотелось. Да уж, сработано на совесть и без малейшей жалости.

– Кнуд ручается, – подошедший фок Варзов спокоен и деловит, – все сделано надежно, и ничего лишнего на осужденном нет, проверили. Он опять просил клирика.

– Нет.

– Я так и ответил. Нам лучше встать сбоку от стрелков: дым.

– Вы правы, – что ж, теперь очередь Хейла. Его парни, видимо, по привычке, как на стрельбище, встают на двадцати пяти шагах.

– Лучше, если они подойдут ближе, – предлагает полковник, – это все же не полевое сражение.

– Нет, – с чего он решил, что именно так и надо? А ведь решил.

– Вы помните, что в Талиге принято миловать тех, кого щадит судьба?

– Помню, но они не промахнутся.

У Хейла все идет своим чередом: стрелки аккуратно и споро готовят мушкеты к выстрелу – порох на полку, полку закрыть, остальной заряд в ствол, пуля, пыж. Фитили уже дымятся, запаленные заранее. Мушкеты надежно устроились в развилках сошек, безжалостно глядя на все еще орущую цель. Что ж, тянуть нечего. Ты сдохнешь, тварь, обязательно. Сейчас сдохнешь!

– Именем его величества Карла Второго и королевства Талиг, – казенные слова срываются с губ, предвещая пули, – генерал Энтони Кракл, допустивший повлекшую тяжкие последствия ошибку, приговорен к смерти через расстреляние. Приговор исполнить.

Короткий взмах руки. Хейл видит, понимает и поднимает уже шпагу.

– Пали`!

Клинок в руке капитана резко идет вниз, ненароком ловя заходящее солнце.

Залп. Девять дымных султанов, быстро расползающихся бесформенными клубами, сливаются в единое облачко. Ветер с Каделы сносит его в сторону, и те, кто стоит за спинами стрелков, могут видеть безжизненное тело на веревках, голова свесилась на сплошь залитую кровью грудь. Мертв.

Капитан вбрасывает клинок в ножны, подходит, старательно печатая шаг, останавливается, вздернув подбородок. Если б не Кракл, они бы все, от солдат до Манрика, пили бы сейчас за удачу Савиньяка и за общий успех.