– Простите, виноват, – сквозь зубы процедил Кошкин.

– Виноват… – передразнил Шувалов. – Раз здоровьем слабы, то и живите соответствующе – с женою живите, с детьми и без лишних потрясений!

– Сватать меня снова не надо, Платон Алексеевич, обойдусь, – из-под бровей глянул на него Кошкин.

– Сватать вас я и не собираюсь. Много чести. Шанс я вам давал, и девушку хорошую нашел. А вы тот шанс профукали и девицу погубили3! Так что теперь сами, как хотите, так и крутитесь.

Шувалов приблизился на шаг, и его синие глаза стали ледяными:

– Главное, не воображайте, что добились всего, чего могли, и теперь можете до старости почивать на лаврах. Как взлетели – так и свалитесь, оглянуться не успеете.

– Понял, Платон Алексеевич, – пробормотал Кошкин, совсем уж раздавленный.

– О деле лично мне докладывайте. Генерал Тихомиров – мой старинный приятель, я ему пообещал, что злодея из-под земли достанем.

Шувалов зашагал к экипажу, не ответив даже на прощание, а Кошкин жалко огляделся. Слава Богу, никого более поблизости не было, и выволочка осталась без свидетелей. Выволочка вполне заслуженная. Кошкин понимал это и, пока плелся к собственному экипажу, сам себе клялся, что подобного не повторится. А еще вспоминал, где оставил свое пальто, потому как к утру заметно похолодало.

Пальто так и не нашел, зато внутри служебного экипажа, на котором он сюда явился, в самом углу обнаружил плед, накинутый на спинку сидения. Кошкин потянулся уж рукой, чтоб закутаться, но тут ему показалось, будто плед шевельнулся. Сам собою. Кошкин моргнул. Тряхнул головой. Дотронулся и медленно стянул плед.

Под ним, забившись в угол, оказалась девушка. Красивая. Смуглая, с точеными скулами, черными растрепанными волосами и заплаканными ярко-зелеными глазищами. В оборванном платье с голыми плечами.

– Помогите… помогите, господин… – чуть шевеля губами, произнесла она на очень плохом русском.

Кошкин застыл на месте. Подумал, что с его гулянками точно пора завязывать. Моргнул еще раз, но девушка никуда не исчезла. Тогда он отшатнулся, вышел наружу, чтобы позвать Костенко или хоть окрикнуть возничего – но незнакомка бросилась через весь экипаж, цепляясь за его руки:

– Нет! Нет! Не звать никто! Помогите, господин…

Кошкин смешался. В подобном положении бывать ему не приходилось, и, по правде сказать, он понятия не имел, что делать. Все же следует не глупить и позвать кого-то. Это место убийства как-никак. С другой стороны, девица явно не воспитанница сего заведения – она старше любой из здешних барышень. Лет за двадцать уж точно. И чутье подсказывало Кошкину, что она ехала в этом экипаже от того самого веселого дома, где он провел ночь. Костенко уселся тогда на козлах, с возничим, а Кошкин ни дороги не помнил, ни себя… он бы тогда и слона, вероятно, не заметил.

Так, может, она возле веселого дома и села? Может, она одна из девиц мадам? Сбежала или еще чего?..

А кроме прочего, у нее на руке, чуть выше запястья была огромная ссадина с кровоточащей раной, которую она безуспешно зажимала грязной рукой. Так что уж точно следовало сперва остановить кровь, перевязать, а потом уж выяснять, кто она и как здесь оказалась…

Будь Нассон еще в институте, Кошкин, не раздумывая, повел бы девицу к нему – но доктор давно уехал. Зато дома, на Фурштатской, что в паре улиц отсюда, сидел без дела Воробьев, имеющий к медицине хоть и опосредованное, но все-таки отношение. Забинтовать рану точно сумеет.

– Степан Егорыч! Что у вас там? Помочь? – крикнул возничий, услыхав, наверное, женский голос.