– Ее зовут Саванна, – мрачно произнесла Эми.

– Хорошо, – рассеянно отозвалась Бруки. – Саванна из наших?

– Она никто, Бруки! Просто какая-то случайная девица, которая объявилась у них на пороге.

Бруки опустила руки на клавиатуру:

– Так они ее не знают?

– Она чужая.

Бруки отъехала на стуле от компьютера. Воспоминание о мигрени на выходных расцвело у нее во лбу.

– Я не понимаю.

– Поздно вечером в прошлый вторник незнакомая женщина постучалась в дверь наших родителей.

– Поздно? Во сколько? Мама и папа уже спали?

Бруки представила, как они просыпаются, тянутся к тумбочкам за очками. Мать – в своей огромной пижаме, рукава рубашки спускаются ниже запястий; отец – в боксерах и чистой белой футболке. Он вел себя как тридцатилетний мужчина, но его пораженные артритом колени выглядели ужасно. «Мы до сих пор побеждаем на турнирах», – говорила мама, похлопывая ее по руке. Это правда. Ее родители до сих пор побеждали, несмотря на то что после очередной операции на колене хирург сказал отцу: «Переходите на бег только в том случае, если от этого будет зависеть ваша жизнь». – «Ясно, – ответил Стэн, – никакого бега», – и показал хирургу большой палец сжатой в кулак руки. Бруки сама это видела. Три месяца спустя ее идиотский, непостижимый отец снова был на корте. Как солдат на службе. Бегал во спасение собственной жизни.

– Не знаю, были ли они в постели, – сказала Эми. – Они теперь поздно ложатся. Знаю только, что она постучалась в дверь, они впустили ее и позволили остаться на ночь.

– Но… почему они это сделали? – Бруки встала из-за стола.

– Ну, думаю, потому что она была ранена. Маме нужно было перевязать бедняжку. Это ее дружок постарался. Мама называет ее жертвой домашнего насилия и слова эти произносит с таким, знаешь, взволнованным придыханием. – Эми помолчала, а когда снова заговорила, рот у нее явно был чем-то набит. – Не могу поверить, что ты до сих пор не в курсе.

Бруки тоже не могла. Мать звонила ей часто, и всегда по самым ничтожным поводам. В начале прошлой недели она набирала ее номер три раза за один день: первый – чтобы сообщить о чем-то услышанном в подкасте про мигрень; второй – чтобы внести коррективы в свое сообщение, так как нашла листочек, на котором записала, что там говорили; и третий – что расцвел цикламен, который Бруки подарила ей на День матери. Цикламен подарила Эми, но Бруки не стала поправлять мать, раз она приписала это ей.

– Что ты ешь? – раздраженно спросила Бруки.

– Завтрак. Апельсиновый маффин с маком. Вкус цитрусовый. Но мака маловато.

Бруки снова села и попыталась осмыслить услышанное. Ее родители – умные люди. Они не пустили бы в свой дом сомнительного или опасного человека. Старость еще только подступала к ним, у обоих пока не было признаков деменции или спутанности сознания, только больные колени и несварение желудка, да иногда бессонница, наверное. После продажи теннисной школы оба они выглядели немного ошарашенными и потерянными. «Дни такие длинные, – со вздохом говорила мать Бруки. – А раньше были совсем короткими. Да что там! Может, встретимся, выпьем кофе? Я плачу!»

Но у Бруки дни были все еще короткие, и у нее не хватало времени на кофе.

– Полагаю, мама и папа хорошо разбираются в людях, – начала она.

– Ты шутишь? – перебила Эми. – Хорошо разбираются в людях? Перечислить тебе всех маленьких хитрых врунов, которые их одурачивали? Начиная с гребаного Гарри Хаддада, разбившего хрупкое сердце бедного папы?

– Ладно-ладно, – торопливо проговорила Бруки. – Так они отвели ее в полицию?

– Она не хотела подавать заявление, – сказала Эми с полным ртом. – И идти ей было некуда, так что они оставили ее у себя, пока она не обретет почву под ногами.