— Сначала пианино, как все, наверное, — смеюсь. — Но это вообще не мое. Напросился на класс гитары. Сейчас снимаю ее иногда с гвоздика на стене, когда совсем тоскливо становится. А ты?

— Я, — задумавшись спотыкается о камень, спрятанный под свежим снегом. Ловлю. На мгновение мы становимся еще чуть ближе. Снова смущается, отступает. — родителям по хозяйству помогала. С соседскими ребятами летом купалась в реке до посиневших губ. Я родилась и росла в небольшом поселке. У нас там был дом культуры с кружками, но выбрать особо было не из чего. К шитью и вязанию душа у меня никогда не лежала. Это мама у меня волшебница с золотыми руками.

— А в город учиться приехала?

— Да. Тоже как все, — улыбается и стирает с лица капельки растаявшего снега. — За образованием и мечтами. Вон, — кивает на Василиску. — Бегает моя самая главная мечта.

— А ее отец? — задаю сложный вопрос.

— Отец... — задумавшись пинает снег.

Василисе становится скучно. Она разворачивается, топает к нам. Разговор по умолчанию сворачивается.

— Антон, а давай поиграем, — лукаво улыбается малышка.

— Во что?

— В папу и дочку, — заявляет, словно зная, о чем мы говорили с ее мамой. — Всего пять минуточек. Это даже быстрее чем в прятки.

— И что мне надо делать? — растерянно смотрю на Снежинку. Она тоже не ожидала такой подставы от дочери. Ладно. Будем импровизировать.

— Я не знаю, — отвечает шёпотом. — У меня никогда не было папы, но я бы очень сильно хотела, чтобы мы вместе слепили во-о-от такого, — встаёт на носочки, разводит ручки в разные стороны. — Снеговика!

Снежана

Ну Вася!

Строго смотрю на дочку. Это ж надо было такое сказать! Дома аккуратно проведу с ней профилактическую беседу. Перед Антоном неудобно вышло, но его растерянный взгляд мне понравился. В этом мужчине меня вводит в замешательство абсолютно все от запаха парфюма до пронзительных, умных карих глаз.

Они с Василисой катают первый снежный шар для снеговика, а я еще раз внимательно разглядываю Антона. Мне хочется зацепиться за что-то и сказать ему твердое «нет» на все его предложения. Не получается. Он ладит с моим ребенком и сейчас со стороны правда можно подумать, что мы — семья.

Родителей любит, особенно маму. У них, наверное, была особая связь. Говорит о ней только в прошедшем времени. Нет ее больше? Жалко, если так.

— Мама, смотри, какой огромный! — кричит мне Василиска. Антон отряхивает штаны и куртку от снега.

Красивый такой. Не слащавый. В нем есть стержень, характер, уверенность в каждом своем шаге. Мне бы тоже хотелось иметь такую. Наверное, Ромка все же что-то поломал внутри меня. А Антон чинит сам того не подозревая. Рядом с ним во мне просыпается девчонка, которая хочет любви, надежное плечо рядом и вот такого Антона ночью вместо плюшевой игрушки под боком. Тянет к нему странным образом. И чем больше сопротивляюсь, запрещаю себе, тем больше тянет.

— Пойдем к нам, — Антон подходит и тянет руку в перчатке. На нее налип подтаявший снег. Теперь только сушить. Пальцы замерзли, наверное. — Снеж, — присаживается на корточки. — ты чего загрустила, маленькая? Из-за Василисы? Зря. Она ведь кроха еще. Говорит то, что думает. В этом есть свой кайф, — гладит меня по руке.

— Ее родной отец предлагал мне денег на аборт, когда узнал, что я беременна, — смотрю ему в глаза. — Вот так просто слез с другой девушки, вышел ко мне и предложил перевести на карту нужную сумму. Я никогда не смогу ей об этом рассказать. Папа — это больная тема, — нервно сглатываю.

Антон молчит и смотрит на меня так долго. Зачем сказала? Оно ему надо? Мне показалось, что он должен знать. Мало ли, что еще учудит Василиска. Она слишком к нему прониклась. А у нас сказка. Я не могу ее разрушить. У меня рука не поднимится! И чтобы он неосторожно разрушил я тоже не хочу. Пусть лучше знает.