То есть я.

Ко всему прочему, я должна была быть примерной, нежной, неиспорченной прожженным миром богачей, скромной и красивой женой-паинькой. Ухоженным, но без всякого излишества нежным цветочком. Я должна была слушаться его, спать с ним, когда он прикажет, закрывать глаза на его измены, срывы и применение силы по отношению ко мне.

Но главное – я должна была родить ему ребенка.

Проводил он со мной ровно четыре ночи в месяц. Перед этим проходя обследования на предмет своей чистоты. Самойлов, конечно же, целиком и полностью обеспечивал меня. О моей работе не могло быть и речи. Чудом я успела окончить университет, прежде чем мой отец полностью разорился.

Самойлов так же целиком выплатил долги моего разорившегося отца, которого он же сам и разорил. Мой папа умер меньше, чем через год после случившегося краха. К моему счастью и по моей инициативе, моей матери очень вовремя удалось сбежать с помощью её сестры. Иначе бы он добрался до неё и сделал бы ей очередным рычагом для давления на меня.

Впрочем, от моей души, внутреннего здоровья и спокойствия почти и так не осталось живого места. Он переломал меня ровно настолько, чтобы я не сошла с ума окончательно и при этом могла родить ему здорового ребенка.

***

- Доброе утро, моя Аня.

Самойлов протянул руку, жестом призывая меня вложить свою ладонь в его. Я повиновалась. Как и всегда, полностью отключив всякие эмоции.

Думаете, я не пыталась бороться? Не пыталась бежать?

Как бы ни так. Первый мой неудавшийся побег окончился тем, что я оказалась в больнице, испытав на себе гнев Самойлова в полной мере. В самой дорогой и навороченной больнице коридор к моей палате был устлан цветами и воздушными шарами. Туда он приезжал встречать меня после выписки: весь с иголочки, в самом дорогом костюме, в черном пальто, весь лощеный и сногсшибательный. Обнимал, целовал мои ладони, носил на руках.

Это якобы он так переживал, что я попала в передрягу, где меня изнасиловали и избили. Дома, так как это всё сделал именно он, Самойлов действительно просил прощения за все эти зверства. Прижимал меня к себе, словно хищник, прижимающий к груди свою добычу-игрушку, шептал, что я сама виновата, что ведь я сама подвела его к этому, что я его не люблю, что пыталась оставить его одного бедного и несчастного.

Поэтому он так ОТРЕАГИРОВАЛ.

Он всегда так делал. Уничтожал меня, а потом валялся в ногах, умоляя простить его. Бедного и несчастного. Смириться с тем, что он такой вот, что ему нужна моя помощь, что я обязательно когда-нибудь сделаю из него совсем другого человека, но только если буду терпелива, ласкова и даже в мыслях не буду допускать такую вещь, как побег.

- Ты такая красивая, - улыбнулся он. – Моя маленькая Аня.

- Спасибо. Я рада, что ты доволен.

Я едва заметно улыбнулась. Попробуй ему не улыбнись. Можно и оплеуху словить.

Вокруг нас порхала обслуга, нанятая в этот дом. Две девушки прибирались, наводили лоск, раскладывали свежие газеты и журналы. С одной из них Самойлов регулярно спал. Я это знала, и мне было невыносимо противно от этого фарса, в центре которого я оказалась.

Шлюха Самойлова, поблескивая глазами, ревниво посматривала в нашу сторону. Самойлову на это было класть с высокой башни, а мне было даже смешно.

Я хотела, нет, я МЕЧТАЛА выбраться из этой тюрьмы, на которую другие смотрели с завистью. Смотрели и жаждали попасть на моё место. Я бы уступила. Правда. Убежала и даже бы не обернулась.

Только вот ОН не собирался меня никуда отпускать.

Женщина постарше как раз принесла кофе. Анастасия Николаевна. Единственная, кого я хорошо запомнила здесь. Персонал здесь менялся редко, но я никак не могла точно запомнить лица и имена даже тех, кого видела довольно часто. Её запомнила с первых дней моего заключения здесь.