Она лежит на матрасе, ее глаза закрыты, а руки сложены под щекой.

Модное платье облегает ее тело, мягкие локоны обрамляют лицо, она выглядит так неуместно. Она должна лежать на шелке в постели, предназначенной для королевских особ, а не в этой клетке в промозглом подвале на металлической кровати и тонком матрасе.

Ей здесь не место. Это место было создано для моих врагов, преступников, людей, которые скоро умрут. Неужели она действительно мой враг?

Я медленно, но уверенно иду к ней. Я все еще не знаю, причиню я ей боль или нет. Часть меня хочет... должна. Я хочу вытрясти из нее всю душу за то, что она дерзила мне в присутствии моих людей.

Сократив расстояние между нами, я опускаюсь на колени рядом с ней. Только тогда я вижу синяк с боку на щеке. Он черно-синий, и на фоне ее кремовой кожи, выглядит ярким напоминанием того, на что я способен.

Это я сделал с ней? Я был так зол в клубе, так полон ярости, что забыл. Я помню, как оттолкнул ее... она упала на пол. Потом Рустам забрал ее. Случилось что-то еще?

Мой желудок опускается, когда приходит осознание. Я делал это с ней. Нет никаких сомнений. Даже если я не бил ее по лицу или намеренно не бросал на землю, это все равно моя вина. Я несу за нее ответственность. Я привел ее туда. Я приказал Рустаму забрать ее.

Внезапно мне хочется смеяться. Я убивал женщин, которые наверняка были матерями, дочерьми, тетями, неважно. Я обрывал их жизни, но от одной мысли о том, чтобы причинить боль Еве, я опускаюсь на колени.

На верхней губе у нее рана, и я знаю, что если я посмотрю на другие части ее тела, то увижу еще больше синяков.

Схватившись за волосы, я отвожу взгляд. Я чувствую как противоречия разрывают меня. Никогда в жизни я не испытывал таких противоречивых чувств. Я всегда знаю, что делать. У меня никогда не возникает сомнений, заслуживает ли кто-то смерти, заслуживает ли кто-то боли.

Хныканье срывается с ее губ, и я снова обращаю внимание на нее. Прежде чем я успеваю остановить себя, я нежно прислоняю руку к ее щеке. Она не просыпается, но откликается на мои прикосновения во сне. Она не стала бы этого делать, если бы проснулась. Она бы отвернулась от меня.

Долгие годы я никому не позволял приблизиться к себе. Никому. Никому, кроме моей матери. Ее потеря стала последней чертой; она закрыла дверь в мое сердце.

Но она должна заплатить за то, что сделала. Заставив себя отвести взгляд от ее ангельского лица, я встаю. Она должна заплатить. Она должна подчиниться, чтобы выжить в моем мире.

Повернувшись, я выхожу, закрываю дверь и запираю ее на замок. Когда я поднимаюсь вверх по лестнице, меня встречает Ваня.

— Дяде Коле позвони, пусть придет и осмотрит ее утром, — говорю я, прежде чем он успевает вставить хоть слово.

— Я уже позвонил. Именно это и собирался тебе сказать, — объясняет Ванёк. — Пока ты разбирался с последствиями в клубе, Рустам набрал мне. Ева пыталась сбежать от него. Она выбежала на улицу, и ему пришлось повалить ее на землю. Она ударилась головой и после этого была в невменяемом состоянии. Николай Федорович, осмотрел ее и убедился, что нет сотрясения.

— Спасибо...

Слово, которое я редко использую, но сейчас я чувствую благодарность.

— Я знаю, что ты злишься на нее, но я также знаю, что ты не хочешь, чтобы она пострадала. Кстати, док сказал, что с ней все в порядке. Только несколько царапин и синяков, ничего серьезного. Он оставил какую-то мазь.

Я киваю, радуясь, что Ваня, как всегда, прикрывает меня. Я хлопаю его по плечу, проходя мимо, и направляюсь к лестнице на второй этаж, медленно волоча ноги по ступеням.