Имена что отца, что матери светлой, мне ничего не говорили. Надо будет спросить тихонько, из какого все-таки рода она вышла? Не то чтобы принципиально, но любопытно. Что бы девушка себе ни думала, но светлые среди нас тоже попадались, даже высокородные – из тех, что разделяли убеждения Валлендора и его соратников. Да что далеко ходить, Валек и сам был светлым до мозга костей. Правда, светлым, в отличие от большинства их, в хорошем смысле этого слова – со светлой головой и светлым сердцем.

В столовую студенты вошли с благоговейным восторгом, а на еду набросились с таким видом, будто голодали всю жизнь. Да, может, и вправду голодали…

После сытного обеда, несмотря на браваду, детей заметно разморило. Они пытались хорохориться и упрямиться, но без прежнего энтузиазма, так что вместо экскурсии мы первым делом направились в казармы – осмотреться, там я страдальцев и оставила. При виде коек с тонкими матрацами и застиранного, но чистого постельного белья их желание немедленно приступить к учебе заметно пошатнулось.

– Это что за табун глистов ушастых? – мрачно поинтересовался у меня на выходе из казарм дежурный бригадир, личность на редкость колоритная.

Огромный пожилой угрюмый орк Кхавра Рых еще до войны был дежурным по казармам, в которых размещался весь городской сухопутный гарнизон, а с начала войны – бессменным дежурным. Тогда же ему присвоили чин бригадира – звания в нашей армии отличались от прежних, так что переименовали всех. К войне Кхавра оказался не годен ввиду отсутствия правой руки и правого глаза, а здесь нашел свое место. Своего рода городская достопримечательность. Помимо того что он великолепно исполнял свои обязанности (ему и одной руки хватало, чтобы поддерживать на подведомственной территории дисциплину), он еще и город знал как свои четыре пальца, и что особенно важно – старые подземелья под этим городом.

Но даже не это его отличало от всех прочих, гораздо важнее была примечательная наружность и манера речи.

– А тебя разве не предупредили?

– Мне сказали – тридцать восемь рыл по тумбочкам распределить, так я вон белье по местам расставил и жизненное пространство освободил. А кто они по фамилии и роду деятельности – не доклали.

– Студенты-целители, – пояснила, тщетно пытаясь справиться с улыбкой.

– О как! – крякнул старый орк, бросив нехороший взгляд в сторону прикрытой двери. – Грамотные все насквозь, а устава не нюхали.

– Кхавра, не обижай детей, они вон и так, как ты точно подметил, глисты, у них и без устава тяжелое детство, – попросила я. – Может, это временная мера и общежитие скоро восстановят…

– Да ладно, пусть лежат, если беспорядки нарушать и дисциплину хулиганить не будут, а отбиваться станут по часам, – смягчился орк. – От того общежития одна проходная и осталась, чтобы коменданта покласть.

– За это не волнуйся, они ребята дисциплинированные, – утешила я.

Кхавра в ответ скептически хмыкнул и вразвалочку потопал в каптерку.

Однако об одном я не подумала, когда решила уложить детей спать. Им, конечно, хорошо, они отдохнут с дороги и завтра будут чувствовать себя пристойно, но… мне-то что до вечера делать? Честно говоря, особого желания болтаться по зданию правительства и до этого не возникало, это, скорее, был зов долга и совести, а сейчас даже они приумолкли. По-хорошему, там все прекрасно обойдутся и без меня, для решения политических вопросов я не нужна, разберутся сами, а что до ритуала… Все, что от меня требовалось, я подготовила уже давно, в крайнем случае – и без меня найдутся способные на подобное свершение.