– Говорите же! И я пощажу вас! Во имя памяти полковника Рославлева! Говорите!

– Ах все равно!.. Я раскрыт, верно? И моя деятельность, как конфидента, кончена… Я же не смогу убить и вас, Пушкин, и вас, любезный доктор, и вас, поручик!.. Так смотрите же, Пушкин! Вы дали мне слово! Надеюсь, не выстрелите.

– Выстрел мой останется за мною. Говорите же!

– Я собираю информацию для английской короны; действую я как конфидент его королевского величества, со времен Венского конгресса 1814 года. Чего ж вам еще?

– Кому вы поставляете вашу информацию?

– Английскому посланнику сэру Эдварду Дисборо. Вы удовлетворены?

– Вы презренный трус, предатель, бесчестный человек и убийца!

– Хотите, чтобы я снова вас вызвал, Пушкин? Не выйдет. Лучше стреляйте, если имеете такое намерение!

– Что ж, – воскликнул молодой поэт, – выстрел этот мой теперь останется за мною! И берегитесь! Если я когда-то встречу вас, не сомневайтесь: продырявлю ваш лоб с наслаждением.

Арбенев только усмехнулся и через секунду уже вскакивал на своего коня.

Больше его ни в Кишиневе, ни в России не видели.

Говорили, что через бессарабские земли он пробрался в охваченную восстанием Грецию, а там ему удалось проскользнуть на английский корабль и на нем доплыть до Альбиона.

Выстрел навсегда остался за Пушкиным – как и перстень с иудейскими письменами, который убитый полковник Рославлев завещал ему в ночь перед дуэлью в случае своей смерти.

Пушкин, великий мистификатор, и в письмах своих, и в стихах недвусмысленно давал понять, что кольцо подарено ему на Юге некой красавицей; потом пушкинисты называли имя Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, жены следующего (после генерала Инзова) наместника Новороссии графа Воронцова.

Правды так никто и не узнал.

Граф Милорадович, завербовавший Пушкина, был убит в несчастный день декабрьского возмущения, последовавшего за смертью царя Александра и воцарением Николая Александровича.

Перстнем этим поэт запечатывал свои письма – известно почти восемьдесят оттисков, сделанных им.

В ночь его смерти Василий Андреевич Жуковский, как он сам писал, собственноручно снял его с руки поэта и хранил у себя.

Но на том история печатки только начиналась.

Наши дни. Сентябрь 2021 года.

Москва.

Богоявленский

В Шереметьеве самолет подогнали к трубе, и Богоявленский, как пассажир «бизнеса», вышел в первых рядах.

Так хорошо было лететь, что хотелось, чтобы полет длился и длился. И жаль покидать гостеприимный салон. Сорокалетняя стюардесса, кажется, удивилась, что он не продемонстрировал к ней явного мужского интереса и даже телефончика не спросил. «Но нет, дорогая, прощай навсегда, и если навсегда, прощай – как говаривал Пушкин. – Ты останешься во мне прекрасным воспоминанием».

Внутри бултыхались как минимум бутылки две игристого, поэтому настроение поэта было самым радужным. Хотелось поскорей вернуться домой и приступить к разработке (как он это для себя по-шпионски определил) артиста Андрея Грузинцева, а не чтобы в пути настигло похмелье.

Сумку из багажа он тоже получил быстро: сказалась наклейка на ручке: «priority». Сразу у ленты конвейера заказал себе через приложение такси, да выбрал машину бизнес-класса – не мог же он идти после столь впечатляющего полета на понижение!

Шофер, в безупречном костюме с галстучком, приветствовал его молчаливым поклоном. Сумку Богоявленский ему не дал, погрузил рядом с собой на заднее сиденье. Водитель протянул ему транспарант: «Я глухонемой», а потом продемонстрировал на своем телефончике адрес Богоявленского: Московская область, поселок Красный Пахарь, улица Дачная, дом семь.