— О какой еще странности? — вопросительно приподняв бровь, влезает в разговор девчонок Матвей. Он никогда не мог замолчать, когда это требовалось. И вот сейчас тоже. 

— О какой, о какой, — усмехаюсь, устремляя взгляд на Антона. Он тоже ни хрена не умеет молчать, когда надо. — Ты так нервничал, что сорвал нам всем репу. И если бы не Грег, который проболтался, что видел тебя на днях около ювелирки, клянусь, мы тебя прихлопнули бы прямо там. 

— Вы все обо всем догадывались?

— Прости, Лик, — поднимаю ладони вверх, будто сдаваясь. — Но твой муж совершенно не умеет контролировать свои эмоции. 

— А-а-а, это да. С этим у нас проблема. 

Весь оставшийся вечер между разговорами о том о сем я думаю о нас. Есть ли у нас шанс наверстать упущенное время и снова не причинить друг другу боль. «Пока не попробуешь — не поймешь», — всплывают в памяти чьи-то слова, и я решаю действовать. 

— Потанцуем? — шепчу, едва касаясь губами мочки уха. Она вздрагивает, но не отстраняется. Смотрит на меня неверящим взглядом, спустя минуту молча кивает. 

Встаю, подаю руку и веду на танцпол. 

— Я хотел бы вернуться в ту ночь, — шепчу, крепче сжимая ее одеревеневшее после моих слов тело. — Хотел бы тебя разбудить и все объяснить, — целую в висок, утыкаясь носом в шелковые волосы. — И только потом уехать. 

Я говорю то, что считаю правильным. В какой-то момент, смотря на нее, счастливую и весело болтающую с ребятами, я понял, как много потерял. Надо было ей во всем сознаться, прежде чем тащить в постель, предупредить обо всех невзгодах, что будут ждать нас на пути. Но я струсил. Сбежал, глупо надеясь на чудо. Только вот чуда не произошло.

— Ты мог бы позвонить, — уверенно поднимает голову и обладает меня ледяным взглядом голубых глаз. Горло сдавливает спазмом, грудную клетку покалывает, а я все также продолжаю уверенно вести ее в танце. Все также продолжаю не замечать ее ненависти ко мне. 

— У меня не было твоего номера, а после ты, видимо, его сменила.

Софи отстраняется, смотрит на меня снизу вверх и только после неуверенно кивает. Чувствую, что она что-то недоговаривает, но решаю промолчать. Софи не поддается пыткам, это я понял еще восемь лет назад. Она сама все скажет, когда посчитает нужным. Все скажет. Софи, она такая, не умеет молчать, когда на душе больно. Рано или поздно ее бомбанет так, что достанется всем. В первую очередь мне. И черт возьми, я готов принять весь удар на себя, лишь бы она дала нам шанс. 

— Через два месяца после случившегося сменила, — кивает, прижимаясь щекой к лацкану пиджака. Зарываюсь рукой в ее волосы, отстраняю, лишая себя ее теплого дыхания, и смотрю на нее. Сожаление? О чем? Об утерянном времени, или здесь все-таки что-то другое?

— Ну вот. Почему сама не позвонила, я ведь просил, — выдыхаю, наклоняясь к ее губам. Помада цвета черешни на пухлых губах так и манит. Хочется ее поцеловать, показать, как страдал без нее эти годы, но…

— Просил? — вскрикивает и отступает на шаг назад, испуганно озираясь по сторонам. — Серьезно? Ты просил позвонить? И когда же это было, позволь узнать?

Снова притягиваю ее к себе, вовлекая в танец. Я не понимаю ее, поэтому крепче сжимаю в объятиях, прошу успокоиться и дать мне несколько минут, чтобы все осмыслить. 

— Я оставил тебе записку и номер телефона, — произношу спустя минуту.

— Я ничего не находила, — качает головой Софи, всем своим видом показывая, что не врет. И не врет же. — Я правда ничего не находила. 

Молчу. Прижимаю к себе, наслаждаюсь ее теплом и сладким ароматом духов. Потрясающий букет, сводящий с ума. Ну а то, что она ничего не находила, так это ерунда. Наверстаем. Обязательно все наверстаем.