Лестница скрипит при каждом нашем шаге, в коридоре почти потемки, но, как ни странно, они совершенно не мешают нам целоваться на каждом шагу. Крепче стиснув руку Карима, а другую ладонь сжав в кулак, так что ногти до боли впиваются в кожу, я стараюсь не дрожать, стоя напротив двери. Обернувшись, он опаляет меня жгучим взглядом темно-карих глаз, и я понимаю — он читает меня, словно открытую книгу. Улыбаюсь, выпрямляю спину и продолжаю смотреть на закрытую дверь перед носом, внутренне содрогаясь перед предстоящим событием. 

Из рассказов девочек я знаю, что первый раз не всегда проходит удачно и по заранее спланированному сценарию. Чаще всего больно до слез, от этого становится неприятно. Но, видимо, я слишком упертая, раз до сих пор нахожусь рядом с ним, а не где-нибудь на Северном полюсе, в надежде спрятаться. Свой выбор я сделала. Вот так вот быстро и, видимо, не до конца осознанно. 

 Мой выбор — он!

Его комната первая справа.

Переступив порог, я чувствую неконтролируемую дрожь в теле. До меня наконец-то начинает доходить смысл происходящего. Карим прекрасно все видит. Кивает и отпускает мою руку, отходит к стене и молчит. Будто давая мне шанс одуматься и сбежать, пока не слишком поздно. 

Только вот… поздно. 

Да и вообще, какова в огромном мире вероятность сбежать из загребущих лап хищника? Правильно. Она ничтожна мала.

А для того, кто сам добровольно пал в его лапы, тем более. 

Я словно загнанная в угол трусливая лань. Меня трясет, и взгляд ошалело мечется по сторонам в поисках неизвестного успокоительного. Только разница между мной и ланью все же есть: лань приговорена к смерти, а я сдаюсь добровольно, хоть меня до сих пор всю и колошматит из стороны в сторону. 

Комнату освещает лишь лунный свет, попадающий сквозь настежь открытое окно. Его вполне достаточно, чтобы увидеть в углу черный чехол с гитарой, рядом сумку с ноутбуком. Он часто им пользуется, когда играет. Егор как-то сказал, что у Карима есть крутая программа, которая помогает делать музыку чище. Как по мне, группа всегда идеально играет. Просто шикарно!

— Софа, — длинные пальцы скользят по шее, касаются плеч, попутно сбрасывая на пол джинсовку. — Ты мне нравишься, Соф.

Киваю, сжимая кулаки. Я не могу произнести ни слова из того, что рвется наружу. Горло сдавливает болезненным спазмом, получается только вдыхать древесный парфюм с нотками цитруса и с болью выдыхать. 

— Я не хочу делать тебе больно. И не хочу торопиться… только не с тобой. 

Черт, ты делаешь мне больно своими словами, — хочется закричать, но язык по-прежнему парализован, а тело плавится в его руках, словно воск. 

 Откидываю голову назад, касаясь затылком плеча, подставляю шею для поцелуев. Его губы скользят от виска к плечу, обдавая горячим дыханием кожу. Я чувствую, как дыхание учащается, сердце норовит выскочить из грудной клетки и заорать: «Он мой! Только мой!» Мне слишком хорошо, чтобы думать о последствиях, которые свалятся на нас завтра. Мысленно посылаю всех к черту, разворачиваюсь в его объятиях и выдыхаю, впиваясь в любимые губы страстным поцелуем. 

— Я хочу тебя. 

Карим замирает буквально на долю секунды, быстро приходит в себя и с азартом, присущим только ему, перехватывает инициативу. Закидывает мои руки себе за шею, наматывает волосы на кулак и оттягивает голову назад, заставляя ахнуть. То ли от горячих губ, что страстно прокладывают дорожку к изнывающей и требующей ласки груди, то ли от легкой боли в затылке и мурашек, резко разбежавшихся по телу. 

Я чувствую непредотвратимый переворот в душе. Ощущение, что меня сильно встряхнули, поставили на ноги, но не позволили до конца прийти в себя. Бабочки, о которых пишут в любовных романах, устроили взбучку и просятся наружу, щекоча крылышками низ живота. Разум начинает отключаться, а тело… тело отдаваться чувствам и только им.