…Я то и дело заглядывала к сыну, спрашивая, не надо ли ему чего, предлагала погулять, поговорить, почитать, но Павел был занят своими делами и отмахивался. Я уговаривала маму предоставить кухню на мое растерзание, но она сама хотела порадовать нас праздничным обедом по случаю моего возвращения и Пашкиного скорейшего выздоровления.

Жизнь в доме по-прежнему текла своим чередом, никак не желая подлаживаться под меня, и каждый жил по своему распорядку, как бы старательно я ни мешалась под ногами. Эй! Ну заметьте же, что я здесь, я к вашим услугам. Дайте же мне угодить вам!!!

Я была дома. Дома, а как будто в гостях.

Напевая себе под нос двусмысленную дурацкую песенку: «Какой прекрасный день, какой прекрасный пень…» – вместо замечательной по звучанию мелодии своей жизни, я побродила по коридорам, изучая рисунок сосновой вагонки, послонялась по комнатам и постучалась в святая святых…

Отец полулежал на диване, ничем не укрывшись, хотя в его комнате было очень прохладно, и читал толстую книгу.

– Что? «Держи душу в строгости, а мозги в холоде, чтобы они телу лениться не давали»? – выпалила я на одном дыхании любимую папину поговорку.

Он оторвался от книги и с нежностью взглянул на меня. Ободренная его искренним радушием, я подошла, укутала его ноги пледом, присела рядом с ним и затаилась, клятвенно пообещав себе молчать и ничего не делать, чтобы хоть на этот раз не почувствовать свою неуклюжесть. Я молчала и только гладила папу по руке время от времени. Через десять минут он не выдержал и скинул с себя плед. Естественно, он всегда был человеком горячим, а я чего ждала?

– Фу… Спасибо за заботу, конечно…

– Вот, зажарить тебя решила… Ты же любишь создавать своему телу какие-нибудь экстремальные условия?.. – пошутила я.

– Да. Люблю. Но стараюсь не отдавать другим великую радость поэкспериментировать над собой, – ответил папа звучно, словно римский трибун. – Жизнь, Наташенька, – это процесс исследования самого себя, и хотя результат заранее известен, но процесс так увлекателен. – Он подумал и добавил уже без особого энтузиазма: – Конечно, на начальных этапах в основном, ну да ладно…

– Так выпьем же за длинную жизненную дистанцию, чтобы подольше не выходить на финишную прямую! – пробормотала я, и мы снова замолчали.

Выдержав еще несколько минут моего настойчивого присутствия, папа снова вздохнул, снял очки и отложил книгу в сторону:

– Ну все. Что случилось? Давай рассказывай.

– Ничего. Все хорошо.

– Когда тебе хорошо, ты порхаешь где-то в другом месте. Тебе некогда слоняться по дому из комнаты в комнату, сидеть вот так. Давай говори, я слушаю.

– Да нечего говорить, папуль. Я просто соскучилась. Вот думаю продлить отпуск еще на пару недель. Побыть тут у вас. С вами… На даче…

– У тебя проблемы на работе?

– Да нет.

– Значит, на личном фронте?

– Нет! – засмеялась я. – Личных проблем нет ВА-А-ЩЕ!

– Если в жизни свободной молодой женщины исчезают проблемы на личном фронте, значит, этот фронт перекочевал к подруге… – задумчиво играя дужками очков, сказал отец.

Я отрицательно покачала головой.

– Нет? А что же тогда? Если бы твой мистер «Личный фронт» решил вдруг стать мистером «Надежным тылом», ты скорее всего познакомила бы нас, чего пока не произошло…

– Точно, пап. Тыл. Фронт. Ты прав, это война… – подумав, кивнула я. – И я не хочу больше в ней участвовать. Даже как сестра милосердия…

– Э-э-э… А ты говоришь, ничего не случилось, – сочувственно вздохнул папа. – Девочка моя…

Началось!

– Не надо, ну что ты меня жалеешь?..

– Я не жалею, я люблю тебя. Я так хочу, чтобы ты научилась быть счастливой!