Как они выглядели, думала я. Темноволосые, как она, или светловолосые и кудрявые, как инспектор? Мальчики или девочки? Они улыбались, когда она ворковала с ними, и пинались маленькими ножками? Какие прозвища она для них придумывала, и какие, в конце концов, им дали имена, перед тем как похоронить?

Материнство может быть жестоким занятием, решила я, и до конца непостижимым. Несмотря на ее кроткий вид, в жене инспектора было что-то такое, что невозможно познать.

Может быть, со всеми матерями так.

Я размышляла на эту тему, когда с главной дороги свернул черный «хиллман» и устремился в сторону церкви по дорожке, не предназначенной для автомобилей. Я сразу же узнала водителя: это Мармадьюк Парр, секретарь епископа.

Его машина была такой чистой, что, когда он вышел из нее, его белая грива отразилась в отполированной дверце.

– Доброе утро, мистер Парр, – сказала я, инстинктивно стараясь не пустить его в церковь. У викария и так достаточно забот помимо мелкого бюрократишки из канцелярии епископа, лезущего в то, что может оказаться чудом.

Вырезанный из дуба святой с плачущими кровью глазами может навеки положить конец хроническим проблемам Святого Танкреда с деньгами. «Фонд крыши» спустя полвека будет ликвидирован, а вместе с ним, если повезет, и бесконечные концерты, праздники во дворе церкви и лотереи в приходском зале.

– Достопочтенный Парр, – поправил он меня в ответ на мое приветствие. – Или отец Парр, если тебе так больше нравится.

Этот человек пытался откусить больше, чем мог прожевать. Хотя он хотел проучить меня, он явно не знал, что для де Люсов, принадлежавших к католической церкви, не бывает слишком много колоколов, книг и свечей.

Поскольку викарий один из немногочисленных друзей отца, мы посещаем Святого Танкреда скорее по желанию, чем по принуждению. Отец благосклонно смотрит на многочисленные новшества, привнесенные Денвином Ричардсоном в приход, и однажды сказал викарию, возможно, в шутку, что всегда думал, будто Оксфордское движение[30] было возвращением в отчий дом. Однако все это слишком сложно, чтобы стать предметом обсуждения в церковном дворе.

Мармадьюк нетерпеливо смотрел на меня, желая продолжить свои нотации.

– В таком случае, доброго утра, – в конце концов сказал он и пошел к двери.

– На вашем месте я бы туда не ходила! – жизнерадостно крикнула я ему вслед. – Там произошло убийство. Запрещено входить. Это место преступления.

Я точно процитировала словами сержанта Вулмера, хотя и не побеспокоилась упомянуть, что запрет уже снят.

Он резко остановился и медленно вернулся ко мне. Его лицо и глаза казались еще бледнее, чем обычно.

– Что ты имеешь в виду? – требовательно спросил он.

– Убийство, – терпеливо объяснила я. – Кое-кого убили в склепе.

– Кого?

– Мистера Колликута, – с важным видом прошептала я. – Органиста.

– Колликута? Органиста? Невозможно! Он же просто…

– Да? – выжидательно сказала я.

– Колликута? – переспросил он. – Ты уверена?

– Вполне, – ответила я. – В Бишоп-Лейси все об этом только и говорят.

Это не совсем правда, но я пришла к выводу, что иногда можно подлить масла в огонь.

– Боже мой, – сказал он. – Надеюсь, что это не так. Очень надеюсь.

Вот теперь мы приблизились туда, куда надо.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила я. – Мне хотелось поучаствовать в раскопках в Святом Танкреде – разобрать кости и тому подобное, но похоже, что этого не будет.

– Да уж наверняка! – сказал он. Его лицо тут же поменяло цвет с творожного на ярко-свекольный. – Это осквернение! Тем, кто покоится с Господом нашим, нельзя докучать в их могилах ради развлечения толпы бездельничающих поселян!