Я завела граммофон, выкопала из груды пластинок под кроватью Whistle While You Work[11] и поставила иголку на бороздки.

Принеся ведро воды из лаборатории, я частично наполнила жестяную сидячую ванну и начала драить «Глэдис» мочалкой. Труднодоступные места я прочистила зубной щеткой.

Моя «Глэдис» очень боится щекотки, хоть и не признается в этом. Не та это слабость, в которой хочется признаваться. Я до сих пор вздрагиваю при воспоминании о том, как Даффи и Фели меня щекотали, пока у меня пена изо рта не пошла.

– Успокойся, – сказала я. – Это всего лишь кабанья щетина.

Я быстренько отполировала ее фланелевой пижамой, пока она не заблестела.

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, – напевала я за работой, даже умудряясь сохранять подобие мелодии.

Я – восьмой гном.

Хитрый.

Доделав грязную работу, я подышала на металлические части «Глэдис», еще пополировала их и отступила назад полюбоваться на дело рук своих.

– Годится, – сказала я.

Я прополоскала простыни в ведре чистой воды, выжала и развесила сушиться длинными петлями от рамы портрета Джозефа Пристли до люстры.

Быстро сполоснувшись в раковине, я надела чистую одежду, расчесалась, почистила зубы и спустилась к завтраку.

– Всем доброе утро, – сонным голосом сказала я, потирая глаза.

Не стоило и утруждаться. Фели уставилась в чашку с чаем, любуясь своим отражением. Она пьет чай только пустым, «без сливок, будьте добры», чтобы лучше видеть свое отражение на поблескивающей жидкой поверхности. Сейчас она аккуратно дула на чай, чтобы увидеть, как она будет выглядеть с волнистыми волосами.

Даффи погрузилась в чтение книги, оперев ее на подставку для тостов и вытирая липкие пальцы о юбку перед тем, как перевернуть страницу.

Я подняла крышку с тарелки и принялась изучать ее довольно жуткое содержимое: несколько ломтиков подгоревшего бекона, парочка копченых селедок, маленькая горка комковатого омлета и нечто, напоминающее пучок вареного вьюнка.

Я потянулась за последним остывшим тостом.

– Намажь на него немножко мармелада из пастернака, – предложила миссис Мюллет, торопливо входя в комнату. – Сестра Альфа выращивает его в своем огороде. Нет ничего более полезного для груди, чем пастернак, говорит Альф.

– Я не хочу, чтобы у меня на груди выросли волосы, – сказала я. – Кроме того, у Даффи их достаточно на всех нас.

Даффи сделала неприличный жест.

– Так когда же свадьба? – жизнерадостно поинтересовалась я.

Фели вытянула голову, словно свинья при звуке помоев, льющихся в корыто.

Ее вопль зародился где-то в глубине горла и протрубил воздушной тревогой.

– Отееееееец!

Потом он угас и сменился слезами. Меня всегда завораживало, как моя сестра превращается из королевы красоты в ведьму, не успеешь и глазом моргнуть.

Отец сложил газету, снял очки, снова их надел и уставился на меня леденящим фирменным взглядом голубых глаз де Люсов.

– Где ты узнала эту информацию, Флавия? – спросил он антарктически холодным голосом.

– Она подслушивает у замочных скважин! – сказала Фели. – Она вечно подслушивает под дверью!

– Или у решеток обогревателей, – добавила Даффи, на минуту оторвавшись от «Монаха».

– Ну и? – переспросил отец голосом, холодным, как сосулька.

– Я просто предположила, – сказала я, шевеля мозгами быстрее обычного, – что теперь, когда ей исполнилось восемнадцать…

Отец всегда говорил, что ни одна его дочь не выйдет замуж, пока ей не стукнет хотя бы восемнадцать, и даже тогда…

День рождения Фели был недавно, в январе.

Как я могла забыть?

Чтобы отпраздновать это событие, я спланировала небольшой фейерверк в доме: просто несколько шутих, честно, и парочка веселых разноцветных ракет. Я разослала всем в доме написанные от руки приглашения и с затаенной радостью наблюдала, обхватив себя руками, как каждый брал адресованное ему письмо с подноса для почты в вестибюле, открывал и затем откладывал в сторону, не говоря ни слова.