И вдруг нестерпимо хочется разобраться, почему лезу. Прояснить для себя, расставить все точки над “и”. Разочароваться окончательно может быть. Понять, что она такая же, как все прочие. Ничем не выделяется. Значит и выделять нечем. Отстать.

А может сделать что-то такое для нее, которое то, что она для меня сделала, уравновесит. Чтобы я перестал чувствовать себя гребаным должником. Будто если не расплачусь - с Яркой опять что-то произойдет.

От одной только мысли этой хочется расколотить что-нибудь.

Я приглашаю ее в ресторан. Точнее - требую. В сообщении, правда. Но ребятам, которые за ней присматривают, сообщаю, чтобы хоть чучелом, хоть тушкой, но довезли.

Виталина появляется, причем почти добровольно. И снова кулаки сжимаются в желании ударить. Не ее, конечно. Тех уродов… у нее на скуле ссадина и синяк под глазом. Густые волосы - я помню, что они густые, и вот лучше бы не помнил, потому что снились они мне, и волосы и губы пухлые, и совсем в неприличном виде - стянуты в хвост. Ни грамма макияжа, глаза уставшие, следы побоев. Толстовка, джинсы, старые кеды… смотрится в ресторане совсем не к месту.

Я спрашиваю подробности, что произошло накануне вечером. А потом обрисовываю перспективы. В общих чертах, конечно, язык не поворачивается говорить избитой девчонке гадости - но и краски чуть сгущаю, чтобы прониклась. Чтобы с большей охотой согласилась на мое предложение, которое я озвучить собираюсь. Поскольку ее могут преследовать. И нужно время, чтобы это все затихло…

Вижу вдруг - почти перестает слушать. Скучнеет. Отодвигает недоеденное мясо, взгляд в сторону и будто вообще не интересно. А потом вдруг встает и на выход пробирается. Не прощаясь.

И меня снова кроет. Я так от этих ненормальных чувств устал, что уже даже сопротивляться сил нет. Нагоняю ее у входа почти, за плечи разворачиваю:

- Меня дослушай, - говорю тихо и жестко. - Пока не дослушаешь - никуда не идешь. Я же помочь хочу.

- Опять насильно добро причиняете? Не надо мне этого, - бормочет. И снова на меня не смотрит.

Но когда я следующую фразу говорю - глаза вскидывает все-таки. Шокированно.

- Мы с Ярославом собрались на месяц уехать. В тепло. Я снял виллу. И я предлагаю… да хрен там, настаиваю, чтобы ты с нами поехала.

- Ч-чего? С вами? Настаиваете? Да по какому праву?! Вы уже совсем... прям как эти, которые хотели чтобы я голой перед ними пела. Делаете вид, что защищаете от них… А сами чем лучше? Точно так же играете людьми!

Меня неимоверно бесит это сравнение!

- Ты поедешь в мой дом, - шиплю, - И поживешь там, пока все не уляжется. Я сказал.

- Я спасла вашего сына, что вам еще от меня надо? - топает она ногой.

- От тебя - ничего. Считай, что я отдаю свой долг. И спасаю тебя.

Виталина таращится с минуту, наверное. Что-то там думает. Или пытается высмотреть у меня на лице признаки помешательства - не знаю. Я сам себя не совсем понимаю.

А потом вдруг начинает смеяться. Сначала тихо. А потом все громче. Над моим предложением. Надо мной может быть. И беспокойством моим... Она смеется - а у меня внутри нарастает что-то. Что появилось еще ночью, когда мне позвонили и сказали, что ее в туфлях на голую ногу - зимой блять! - засовывают в полицейскую машину.

Ночью кто-то нажал красную кнопку внутри меня... Но сейчас над городом вырос ядерный гриб.

Я ее почти ненавижу в этот момент! Чужую-родную девку, которая сделала то, что никто для меня не мог сделать. Которая не хотела этого. И которую оставить бы в покое…

Но не могу, почему-то.

И ненавижу ее так… на словах, наверное, больше. Ядерный взрыв он не от ненависти у меня зарождается, нет. Я вообще не склонен к таким сильным чувствам. Если мне кто пакость устраивал, я очень спокойно к этому подходил. Готовился, а потом тщательно, методично уничтожал этого человека.