Двери из дорогого дерева с грохотом об стены распахиваются, оказываюсь на пороге змеиного логова.

При виде мужского силуэта около окна холод пополз по телу змеей. И это не страх, а безысходность и бессилье. Жалкий беззвучный вопль застревает в горле. Кричать некому о помощи, только в беспросветную пустоту, от которой в ответ будет лишь холодная тишина. Подтверждение тому, что ты давно уже одна.

— Вот, Аркадий Евгеньевич, успели поймать. Собиралась за город мотануть.

Он разворачивается к нам медленно, останавливаясь в полуобороте. В руках крутит серебряный портсигар, открывает его, вставляет в зубы сигарету. Чиркает спичкой о коробку, и маленькое пламя вспыхивает во тьме. Меня передергивает от этой искры. Я не могу смотреть спокойно на огонь, и неважно, каков его размер, остаточные воспоминания о пожаре в прошлом дают о себе знать.

— Так вот как проявляет благодарность за теплый приют моя маленькая Линда? Очередным побегом? — ровным голосом спрашивает.

Глубоко затягиваясь, выпускает дым на волю. И мне кажется, он выдыхает не теплый дым, а холодный пар. Поворачивается ко мне, давая хорошо рассмотреть свое лицо, изуродованное огромным красным шрамом, рассекающим его пополам. Багровый рубец тянется от виска по диагонали к правой заостренной скуле, задевая глаз, отчего тот, некогда зеленый, помутнел, затянулся белой пеленой.

— Ну что ты стоишь на пороге как неродная? — без каких-либо эмоций продолжает свою лживую тираду. — Ближе подходи, — подзывает аномально длинными пальцами, напоминающими паучьи лапки, а тень от ночного напольного торшера падает на его впалые щеки, заостряя еще больше овал лица. — Освободить её! — сдержанно командует, а сам комкает тлеющую сигарету в своей костяной ладони.

Один из шестерок вытаскивает из кармана нож-бабочку. Разрезает изоленту на запястьях, следом небрежно сдирает липкий кусок с моих губ. Кожа начинает печь в этом месте. Растираю его пальцами.

— Оставьте нас одних. А ты ко мне ближе, — перебирает пальцами.

Делаю шаг вперед и останавливаюсь.

— Ближе, — сжимает руку так, что она хрустит. — Еще ближе.

Делаю еще пару шагов вперед.

— Ну что же ты, Линда, такая непослушная?

Останавливаюсь около него.

— Чем плохо быть моей маленькой вещью? Пора тебя воспитывать, как каждую в моей собственности шкуру, — делает размах своей костяной ладонью, ударяя меня по щеке, задевая левый край губы, из которой тотчас потекла кровь. А я, не удержавшись, падаю на пол, пытаюсь отползти подальше от него.

Он снимает с пояса ремень.

Примерно представляю, что меня ждет сейчас.

«Это не боль. Мне не больно. Мне не будет больно».

Через секунду ожидание встретилось с действительностью — хлёстким ударом ремнем по спине. Кожа стала пульсировать, я сжала зубы, чтобы не произнести ни единого звука и не доставить ему удовольствия. Свист за свистом обрушивались на меня, и на четвертый размах я сдалась и взвыла. Майка разорвалась в труху. И ремень уже ударил по голой спине.

— Не надо! Больше не надо!

— Не надо? А мне кажется, очень даже надо. — Удары прекращаются. — Это последнее предупреждение. Ещё раз такая выходка — отдам парням после отсидки. Привычки у некоторых старые, сидеть страшно будет, поняла? Твой долг вырос еще на пару лет.

Переступает через меня, как через мусор, двигаясь к выходу. А я продолжаю лежать вниз животом на холодном полу. Не спеша восстанавливаю дыхание, не делая глубоких вдохов. Потому что кожа натягивается, причиняя нестерпимую боль.

На пороге появляется Вера.

— Ли! — Подбегает ко мне. — Ну что ж ты творишь, дуреха. Давай вставай. Отведу тебя в комнату.