Всё-таки как хорошо дома, где тебе всегда рады и ждут, где тебя никогда не бросят и не отвернутся. Жаль, что папы больше нет…

— Мама, а скажи, пожалуйста, как обстоят дела с пансионом отца? — вожу ложкой в супе, есть совсем не хочется.

— Я как раз собиралась с тобой поговорить об этом, Леджин. С ним нужно решать, что делать, он ведь после ухода Раймона закрылся, все слуги разбрелись, уже три года стоит беспризорный, только долг накапливается. Было несколько предложений его продать….

— Нет, мы его не будем продавать! — заявляю я смело.

Ионес растерянно смотрит на меня.

— Завтра я съезжу туда и посмотрю, в каком он состоянии. Я хочу продолжить дело отца. Я восстановлю его, мама, — даже от себя не ожидала подобного заявления, но, сказав это, сразу почувствовала прилив сил и уверенности.

— Но, Леджин, это не совсем женское дело, и…

— Кто это сказал? Пансион в скором времени будет открыт.

— На это нужны большие средства, затраты, где мы их возьмём? — продолжает сомневаться Ионес.

Беру салфетку, задумчиво вытираю пальцы.

— Уверена, найдется выход.

Нужно только подумать. Посмотреть, какие накопления есть в банке. Наверняка у папы остались сбережения. Может, имеется поддержка, у отца ведь были связи.

— Я тебя поддержу, Леджин, в любом случае, — улыбнулась мама.

А я уже прокручивала в голове всевозможные варианты и задачи, которые нужно сделать в самое ближайшее время. Эта идея меня настолько захватила и вдохновила, что до конца дня я только об этом и думала. И даже набросала план действий!

Только уже к ужину мысль о том, что наши отношения с Кристаном больше не будут прежними, вывернула душу наизнанку. Я держалась, как дерево, цепляющееся корнями над пропастью. И которое вот-вот сорвется, стоит налететь ветру. И этот ветер не спешил нападать.

В воздухе странно тихо. Может, мама зря опасалась, что Кристан может явиться сюда? Время подходило к ужину, и ни слова от него, ни этих дурацких коротких записок. Ничего.

Он не беспокоится, не спешит. Конечно, ведь для него важнее его пациенты! Как же горько от всего этого, как от противных лекарств.

Взяв в очередной раз себя в руки, отправляюсь в кабинет отца, где оставила ведомость. Хватаюсь за холодную ручку двери, и тут бьёт в грудь сильный мужской голос. Сердце падает куда-то к пояснице и начинает биться во всём теле.

— Миссис Таккер, простите, но мне нужно поговорить с Леджин. Я знаю, что она здесь.

От сильных перепадов голоса Кристана меня всю бросает в дрожь. Оказывается, это было затишье перед бурей.

— Господин Гронвей, моя дочь не желает говорить с вами, ничем не могу вам помочь. Леджин была с вами три года, у вас было много возможностей это сделать, а сейчас, прошу, не настаивайте.

Пальцы начинают дрожать, тело пронимает предательская слабость. Я думала, что смогу выстоять, но это оказалось сложнее.

— Хорошо. Вы правы, — соглашается муж. — Видимо, я не сказал что-то важное.

Набираю в грудь воздуха. Смелее, Леджин, ты уже не на его территории.

Выхожу в холл, больше не прячась.

Мама смотрит на меня, Кристан напрягается. По сравнению с мужчиной, Ионес хрупкий цветок, это так, мой муж всегда был внушительным, и сейчас я это увидела со стороны: широкий разворот плеч, мощная грудная клетка, сужающаяся к бедрам, длинные ноги.

Смотреть на него было невыносимо, он столько раз делал вид, что не замечает меня, колени подгибаются, я чувствую себя раздавленной, столько унижений перенесла, когда все эти вертихвостки откровенно флиртовали с господином лекарем.

А ему всё это нравилось. Он молчал, позволял, значит, нравилось.