Если меня считают дурачком – почему бы не отыграть дурачка? Меньше спрос, больше простор для тупых (и полезных) вопросов. Меньше расхождений с версией Крейна… а главное – мне это просто нравилось. Наблюдать, как Джебедайя терпеливо подбирает слова, доступные моему разумению.

– Нет-нет, – ласковым тоном увещевал он. – Мы друзья…

– Тогда к чему эти трюки?

– К тому, что во время предыдущей попытки просто поговорить ты ударил меня по голове! – не выдержал Старс; его лицо перекосилось от эмоций. – И запихнул в этот… в этот…

Ха. Какие мы нежные, скажите тоже.

– Там тебя не нашёл бы Крейн, – пожал я плечами. – Он опасен, понимаете? Куда опаснее, чем вы думаете. Может, я погорячился… но нужно было убедиться, что вы поймёте, кто он такой на самом деле.

– Послушай, – так же осторожно покачал головой Джебедайя. – Мы знаем, что тебе пришлось несладко, живя под одной крышей с Майклом Крейном…

…побольше таких мыслей, и мне начнут сниться кошмары!

– Ещё как, – подтвердил я. – Я ведь для него кто? Никто, верно? У него есть родные дети, а я так…

– Он искренне любил твою мать, – заключил Джебедайя. – Настолько, что принял её вместе с тобой, ребёнком от своего соперника. И поверь, он уж точно невиновен в её смерти…

Ха. Ну, с этим действительно трудно спорить. Впрочем, я уже услышал достаточно, чтобы сделать выводы и… отвечать.

– С чего бы вам знать об этом? – я злобно зыркнул на темнокожего святошу. – Вы прилетели когда? Два дня назад? Вас даже не было здесь, когда это произошло!

– Хэ, – неожиданно на лице Ральфа, отражённом в зеркале заднего вида, появилась мясницкая ухмылка. – А вот действительно, Джеб. Откуда ты знаешь, что паренёк не говорит правду, а Крейн не пытается представить всё в выгодном ему свете?

– Ральф, – вздохнул Джебедайя. – Я бы очень попросил тебя не… сбивать с мысли ни меня, ни…

Выразительный кивок в мою сторону красноречиво показал, кого здесь не надо сбивать с мысли.

– Он врёт, – презрительно фыркнул я.

– Кто? – внезапно встрепенулся Старс, нервно вздрогнув.

– Крейн, – отрезал я. – Он врёт. Всегда, обо всём. Его империя построена на лжи. Что он там наплёл вам про меня? Что принял в дом, как родного сына? Что заботился и любил?

Джебедайя открыл было рот, но я не дал ему вставить и слова.

– Он терпеть меня не мог. Стыдился меня. Вечно называл дебила куском, имбецилом, испортившим ему жизнь, и всё такое.

Я хмыкнул.

– Сколько у него детей? Официально? Двое, верно? Он скрывал меня, как какой-то прыщик на заднице, как что-то постыдное.

– Он дал тебе кров и пищу, хотя и не был обязан, – мягко возразил Джебедайя.

– Потому что мама настояла, – хмыкнул я. Хмыкнул совершенно искренне – у меня в голове стояла картинка Анны, вертящейся в гробу от таких слов, и это почему-то очень меня забавило. – Он по своей воле и пальцем о палец не ударил бы ради меня. Знаете, как прошло моё детство?

– Давай, пацан, жги, – добродушно проговорил Ральф, заворачивая куда-то. – Моё детство прошло в разъездах, рядом с боевыми точками. Отец погиб, когда мне было восемь, затем погибли дядя и двое старших братьев… Думаешь, ты сможешь меня удивить?

– У вас хотя бы был отец, – мои глаза наполнились слезами. Не так-то просто заплакать «по команде», но если ты однажды научился делать это, то умение останется с тобой навсегда. – Знаете, как это было? Гюнтер и Герда жили в своих комнатах, а я – в тесной каморке. У меня даже не было нормальной кровати, я спал на голом полу, на досках!

Все трое американцев уставились на меня. Видимо, история о бедном сиротке тронула их в самые американские сердечки.