Наливает виски, немного, буквально на два пальца. Звякают падая в бокал кубики льда. Делает глоток. Все это время я смотрю в его спину и думаю о том, прогонит ли он меня. Откуда я могу знать, как скоро он в меня наиграется? Вдруг шанса больше не будет? Я хочу остаться здесь, рядом. Смотреть, как он засыпает. Как размеренно и спокойно поднимается его грудь, как чуть подрагивают тёмные ресницы. Прислушиваться к его дыханию.

А потом…потом я возьму нож. Мы находимся не в спальне, скорее это маленькая гостиная. Ножей тут в изобилии, самых разных, наверное, коллекция. Я возьму тот, что с резной костяной рукоятью - она отполирована чужими прикосновениями, наверное, этот нож ему нравится. Я специально изучала анатомию человека, я чётко знаю, где прячется его сердце. Но все же, боюсь не попасть с первой попытки, а второй мне никто не даст. Если я просто его раню, его могут спасти. Значит нужно будет перерезать ему горло. Одним движением. 

Умрёт он быстро, но не сразу. Я успею ему сказать, зачем я его убила. Мне кажется, сказать будет правильно… 

— Иди, - говорит Багров кивая мне на дверь. - Для второго раза этой ночью, боюсь, ты уже не годишься. И оденься нормально, ноги оботри… 

Он рассматривал меня голую при своих людях. А теперь не хочет, чтобы кто-то видел меня полуобнаженной. Чтобы кто-то видел кровь на моих бёдрах. Значит ли это, что он уже считает меня своей? Что позовёт следующей ночью, и следующей… Пока не расслабится настолько, что уснёт рядом со мной. 

Я вхожу в его личную ванную. Она роскошна и одновременно аскетична - ничего лишнего. Комната такая большая, что мне кажется, я слышу эхо своих шагов. Я стираю с себя свою кровь, она стекает по ногам розоватыми разводами, стираю его семя. Кровь пахнет мокрой медью. Сперма…пахнет терпко и вместе с тем едва заметно, я не могу проанализировать её запах. Моя первая сперма, вдруг думая с толикой иронии, смывая с себя уже подсыхающее семя. 

Он не прощается. Я возвращаюсь к себе в сопровождении того же мужчины, и каждый мой шаг отдаётся болью в промежности. Закрываю дверь, к сожалению она не запирается. Не знаю, есть ли здесь камеры. Мне остро нужно побыть одной. Захожу в огромный гардероб, забиваюсь в одну из ниш, прячусь за рядами дорогих платьев. И реву. В первый раз за столько лет я по настоящему плачу, хотя думала, что давно разучилась это делать. Сдергиваю одно из платьев, вытираю слезы элитным, скользким шелком, сморкаюсь в него. И плачу, горько, словно навзрыд. 

Я знаю, чего сейчас хочу. Выйти из дома, возможно меня даже держать не будут, но я не хочу, чтобы за мной проследили. Поймать попутку, доехать до центра города. Остановить машину подальше и идти до цели пешком. 

Ключ я прячу тут же. Не знаю почему, но этот дом так и не продали. Непонятно кому он теперь достался, кому принадлежит. Возможно, никто не хочет жить в доме, в которой убили целую семью, обслугу, даже собаку, хотя та если только зализать могла до смерти. Замок новый хозяин так и не поменял, и ключи выданные мне папой подходят. 

Я бы надвинула капюшон на самое лицо и шагнула в темноту дома, в котором когда-то царило счастье. Я никогда не включаю света, не знаю, работает ли он. 

Но телефон работает. Иногда, когда я сижу и слушаю тишину, изредка перемежающуюся ночными шорохами, телефон звонит. И я слышу мужской голос, я жду его звонков, он, этот человек, моя единственная ниточка. 

— Девочка, - укоризненно говорит он. - Ты снова вернулась? 

Но сейчас я не там. Сейчас я просто плачу в шкафу.