доставшемся от встречного паяца,
а ты в неё невыносимо влюбишься.
Всю жизнь придётся над собой смеяться.
«Как будто не ноябрь, но апрель…»
Как будто не ноябрь, но апрель:
летучий снег, насыпавшийся за ночь,
растаял, как под кистью акварель, —
и нежный наш сосед Иван Степаныч
скользит, ступая в сланцах на крыльцо,
чеканит непечатное словцо.
Как будто поломался ход вещей:
узор, что звёзды выложат над домом,
наличие ужей, мышей, клещей
теперь определяется рандомом.
Проснёшься завтра утречком, и – бомц! —
на небе не одно, а сорок солнц.
Как будто пару дней ещё назад
господствовали в мире боль и ссора —
но вот уже насажен райский сад,
куда ни глянь – ни стражи, ни забора:
спеши туда любой весёлый сброд —
и рви, что хочешь, хоть запретный плод.
«Выходной – это день физнагрузки…»
Выходной – это день физнагрузки:
пол помой, на колодец сходи.
Мельтешат по двору трясогузки,
полнят бочку косые дожди.
Кто там бродит впотьмах по овражку:
лысый чёрт или пьяный сосед?
Я сняла бы короткометражку
на такой вот весёлый сюжет:
Лёшка Усов, остряк и повеса,
возвращался с гульбы через лес,
встретил лешего-головореза
и за делом в карман не полез.
Оглушил его, обезоружил,
посадил под замок навесной.
А наутро – ох мать! – обнаружил:
это был его братец родной!
«вспомнишь к ночи нутро катафалка…»
вспомнишь к ночи нутро катафалка
перечтёшь ли «Детей и отцов»
сразу станет до жуткого жалко
и крестьян и дворян и купцов
уложить бы по взбитым постелькам
молоком шоколадным поить
семенить мимо спящих и мельком
по смешным волосам проводить
только время с тупой его тягой
вспять не двинется сколько ни ной
вот и вновь оно белкой летягой
перекинулось в месяц иной
выцвел нежный расписанный батик
вытек в дачной котомке шампунь
развязался на тапочке бантик
энтропия Россия июнь
«Видишь, мороз обжёг…»
Видишь, мороз обжёг
маленького мыша:
это январский шок,
это зима пришла.
Минус скакал на плюс,
снег превращался в шарж —
но оборвался блюз
и разыгрался марш.
Я отращу броню,
выйду с детьми к реке,
весело уроню
тельце в пуховике:
буду смотреть не вверх
прямо, а как-то вбок,
где самолётный бег —
и, несомненно, Бог.
«Привет, лужок с цветами пряными…»
Привет, лужок с цветами пряными!
Привет, подлесок!
Вот начался участок с ямами.
Прощай, подвеска.
Дни деревенские с дурачеством
да электричеством
весь год нас радовали качеством
и количеством.
Но пал под снегом последний мятлик, иссяк прополис.
Мы воленс-ноленс возвращаемся в мегаполис.
Ну здравствуй, кухня, здравствуй, ванная,
вода из крана,
аляповатое сияние
телеэкрана.
Отмыть с рук-ног, другого многого
сажи корочку.
Сходить к родителям, к стоматологу
и в «Пятёрочку».
Истосковаться по разнотравью, лесному гребню,
придумать сказку – и сделать явью. «Ну что, в деревню?»
Посвящается К
Вот она я, в сатиновом платье у растревоженного плетня,
вокруг царапчатой каруселью собаки и ребятня;
в ожидании твоего поцелуя и выходного дня
дел охапка целая у меня:
объяснить, сколько у слов бывает родов,
выскороговорить имена затерянных городов,
выпутать воздушного змея из проводов,
влезть на дерево, выдохнуть от трудов.
А вот он ты, хитросплетение света и темноты, —
хотя какая там темнота, полкрупинки для красоты,
а дальше льдины и водопады, черепахи, слоны, киты,
планета верхом на крохотке пустоты.
Души у нас переглядываются, перемигиваются; тела
разъединяют мелкие несделанные дела,
небо, пока в закате не выгоревшее дотла,
и ещё не произнесённое «я ждала».
Дочке
Мой божок 3D-моделек,
баночек гуашных,
акварели, карамелек,
снов смешных и страшных,
целый день по кругу движет
тяжкие мыслишки:
наберёт, да не оближет
ложечку «Растишки».