Они ехали по второстепенным дорогам, избегая выезжать на оживлённые шоссе. Встречных машин было мало. Деревни, через которые они проезжали, казались безлюдными – моросящий дождь разогнал всех по домам. Лапутин вёл машину, Китайгородцев был при нём за штурмана: сверялся с атласом, который специально для них оставили в салоне «Нивы», а маршрут прокладывал по тексту, написанному Хамзой.

Очередное село. На пригорке высилась колокольня полуразрушенной церкви.

– За церковью правый поворот, – сказал Китайгородцев.

Скатились с пригорка. Действительно, здесь ответвлялась дорога. Последние дома. Поле, за ним лесок. Свинцовое небо. Мокро. Безлюдно.

Раскисшая дорога привела их в лес. Китайгородцев оценил предусмотрительность Хамзы: если бы они ехали не на «Ниве», вряд ли смогли бы преодолеть это грязное месиво. Несколько километров пути через лес отняли у них около часа времени. Наконец, упомянутая Хамзой дорожная развилка и указатель: «Научная станция». Им туда. Повернули по указателю. Ещё километр пути, и дорога упёрлась в неказистые ворота – за ними несколько приземистых домиков, а дальше неспокойная водная поверхность спрятавшегося в лесу озера. Залаяли собаки. Лапутин и Китайгородцев ждали, но никто к ним из домиков не вышел. И только когда Лапутин подошёл к воротам, появился какой-то мужичок. Низкорослый, бородатый, в ватнике. Шёл к воротам не один, с собаками. Собаки были злющие, бросались на хлипкие ворота, и Китайгородцев заподозрил, что долго те ворота не выдержат.

– Чего? – коротко и недружелюбно спросил мужичок.

Собаки бесновались.

– Мы от Хамзы, – сказал Лапутин.

Это Хамза в своем письме велел ссылаться на него.

– Цыть! – рявкнул на собак мужичок.

И мгновенно наступила тишина.

– Проходите, – пригласил мужичок и распахнул ворота. – Собак не бойтесь, своих они не тронут.

В доме было тепло. Печь топилась дровами, которые потрескивали в огне. Ощущение дома, где уютно и безопасно.

Иван, так звали мужичка в ватнике, собирал на стол нехитрый обед: отварной картофель, солёные грибы и самогон. Он оказался человеком совсем не любопытным, ни о чём не расспрашивал, зато рассказывал сам: про то, что это озеро карстовое, что у учёных к нему огромный интерес, и научная станция на берегу существует уже лет сто, не меньше, и даже в нынешние безденежные для науки времена она уцелела, но уже не по причине своей научной ценности, естественно, а потому, что места здесь глухие и болотистые, ни грибников, ни рыбаков тут не увидишь, и московские учёные мужи, которые над этой базой начальники, сюда время от времени наведываются отдохнуть и шашлыки пожарить, это у них такая загородная дача за бюджетный счёт.

– Чужих здесь не бывает, – сказал Иван. – Да и собаки предупредят, ежели чего. Ушастые они у меня. Слышат хорошо. И злые, знамо дело.

Похоже, что у Ивана здесь периодически отсиживались люди разные. Китайгородцев и Лапутин – не первые у него в гостях.

Поздно вечером в пятницу, когда уже было темно, собаки залаяли.

– Кто-то есть, – сказал Иван и посмотрел вопросительно на своих постояльцев.

– Так ты бы сходил, посмотрел, – посоветовал Лапутин.

Иван взял фонарь и вышел из дома. Собаки бесновались. Лапутин погасил свет в доме и встал у окна.

Потом собаки разом смолкли.

Возможно, прибыл кто-то из своих.

– Гость, кажется, один, – сказал от окна Лапутин.

Распахнулась входная дверь. Голос Ивана:

– Отчего потёмки?

Щёлкнул выключатель. И стало видно гостя.

Хамза приехал.

Ужинали втроём: Иван деликатно удалился, сославшись на дела. Хамза рассказывал о том, что на неделе происходило в «Барбакане», ничего интересного, в принципе, и к концу ужина Лапутин по каким-то едва уловимым признакам понял, что Хамза будет разговаривать только с Китайгородцевым. Лапутин сказал, что хочет пройтись по берегу после ужина. Хамза его не удерживал и в компанию к нему напрашиваться тоже не стал. Лапутин ушёл. И тогда Хамза заговорил о том, зачем приехал.