– Музыка – это жизнь, Машенька, – продолжал опутывать словесами свою собеседницу Марецкий. – Невозможно заниматься этим делом с восьми до семнадцати с часовым перерывом на обед. Этим надо жить. Этой атмосферой надо пропитываться. Кстати, хотите?

– Чего? – обмерла Маша.

Марецкий засмеялся, набрал какой-то телефонный номер.

– Гриша, привет! Это Марецкий. Что делаешь? Ну, это пустое, брат. С утренней головной болью надо бороться. Приезжай ко мне. Я в «Кахетии».

Продиктовал адрес.

– Только ты на такси поезжай, Гриша, а то в метро тебя заберут, я же знаю. Ничего, что денег нет, я заплачу. Ах, тебя в такси не посадят? Да, брат, вид у тебя ещё тот, я просто подзабыл. Тогда вот что. Ты позвони Лёлеку, он пускай заедет за тобой, и вы поедете вместе. У Лёлека вид поприличнее, просто-таки профессорский вид, с ним тебя в такси посадят. И гитару свою возьми непременно, Гриша. Сегодня будет большой концерт. Лёлеку, чтобы он не артачился, скажешь, что я угощаю.

А минут через тридцать в ресторан вломилась гомонливая орда кое-как одетых, нестриженых, весьма неопрятных и явно не успевших протрезветь после выпитого накануне людей. От самых дверей за ними бежал охранник, но справиться с этим нашествием ему одному было не по силам.

– Это ко мне! – смеялся Марецкий.

Тут был Гриша – долговязый длинноволосый парень с бородой и усами, чрезвычайно похожий на Иисуса Христа. Был и Лёлек, который и вправду очень смахивал на профессора – очки, бородка, округлое лицо и рассеянный взгляд. Все прочие прибывшие, как оказалось, до глубокой ночи пьянствовали на квартире Лёлека-профессора, слегли только под утро, подкошенные безуспешными поисками закончившейся так некстати водки, и вдруг раздался звонок от Гриши, сообщившего Лёлеку, что Марецкий приглашает и Марецкий угощает, и этот звонок был воспринят как подарок свыше, как благоволение небес, и тотчас же без всякого голосования было принято единодушное решение ехать всем вместе.

На всю компанию было две гитары, так что, по всей вероятности, предполагался концерт, но прежде требовалось привести артистов в работоспособное состояние, для чего щедрым Марецким для гостей были заказаны водка и пиво. Распорядитель ресторана, с подозрением глядя на Марецкого и вообще будучи не в восторге от присутствия этой беспокойной компании в стенах вверенного ему заведения, потребовал сразу же оплатить счет. Марецкий не возражал. Принесли спиртное. Через десять минут зазвучали первые аккорды.

К удивлению Китайгородцева, эти неопрятные и подозрительно выглядевшие ребята играли очень даже неплохо, и дело было даже не в мастерстве (в музыке Китайгородцев не считал себя специалистом), а в том, чему обычно дают определение: «Играют с душой». Ещё про такое говорят: «Цепляет». Это была игра, которой невозможно научить, она прорывалась сквозь быт и нелепости жизни, сквозь затягивающую тину неустроенности и беспробудного пьянства.

Это был импровизированный концерт, сейшн, музыкальный междусобойчик. Очень скоро выяснилось, что двух гитар мало и хорошо было бы ещё использовать инструменты, весьма непредусмотрительно оставленные на сцене ресторанными музыкантами. Парень, который совсем недавно с ними возился, даже не пытался этому воспрепятствовать, он уже давно наблюдал за происходящим с зачарованным видом человека, которому хочется присоединиться, но он не смеет, не веря, что его признают равным себе эти нечёсаные небожители. Стало шумно и весело. Марецкий дирижировал и казался абсолютно счастливым. Девушка Маша сначала молча наблюдала за происходящим, но скоро выпитое вино и шальная атмосфера сделали своё дело, и вот уже она прихлопывала в такт музыке и пыталась подпевать, даже не зная слов, – верный признак того, что человек включился в действо и ему всё происходящее вокруг очень и очень нравится.