Бесит меня, когда язык у нее развязывается.

– Лично тебя это ничуть не облагораживает, – героически стоит.

Раскатала мне тут войну. Жанна Д’арк, блядь. За три дня, на хрен, возьму, как столицу круассанов.

За месяц точно.

– Отвечай на вопрос, – тоном и взглядом жестко давлю. – Хотела бы?

Судорожно дергается, а, начиная говорить, уже от страха голос повышает:

– Конечно же, я не хотела, чтобы меня кто-то другой покупал! Я тебе сказала, как ко всему этому отношусь.

– Вина прибухни. В прошлый раз тебе после него заметно легче было.

– Какой ты… – со скрипом отодвигает стул и выходит из-за стола.

Бегом к лестнице бросается. Я не останавливаю. Давая себе остыть, спокойно доедаю ужин.

Можно купить человека на время. Никого нельзя купить навсегда. Я пообещал, что через полгода ее отпущу. Данные кому-либо обязательства привык держать. В этой жизни слово – самая стабильная валюта. Но в случае с Барби готовлю запасной плацдарм. Через месяц-два обнаружит, что в клинике ей вкололи пустышку, сама со мной остаться захочет.

Любой ценой моей будет. Я решение принял.

11. 10

Барби

Пользуясь тем, что Рейнера нет, быстро принимаю душ и, кутаясь в огромный махровый халат, крадусь обратно в спальню. Помню, что по  правилам должна ложиться голой. Сегодня я уже достаточно испытывала его терпение. Боюсь продолжать провоцировать. Знаю, как это случается, когда одна мелочь поднимает разрушительную бурю.

Скидываю халат и притягиваю к груди прохладное одеяло. Оно каким-то образом разогревает и раздражает кожу. Что еще за ерунда? Что за реакции? Сижу и по новой закипаю. Злюсь на себя, на Рейнера… На ситуацию в целом!

Господи, я лишь третий день нахожусь здесь, а уже столько эмоций! Ведь я не привыкла к подобной мясорубке. Всегда была очень спокойной. Не люблю злиться, это плохое чувство. Мне в принципе чужды сильные эмоции. Они так изматывают! Как я выдержу полгода?

Андрей, как и всегда, входит в спальню размеренным твердым шагом. И вмиг заполняет собой все пространство.

На пути в ванную лишь мажет взглядом, а меня будто в пюре перетирает. В груди сердце сжимается и заходится острой пульсацией.

– Даму снова пригрузило, – заключает с едким сарказмом.

– Даму еще не отпускало.

Он вздергивает бровь и качает головой. В дверях замирает. Как-то резко ослабляя ворот рубашки, грубо бросает:

– Подготовь себя, пока меня не будет.

Дверь закрывается. Включается вода. А я все не могу пошевелиться.

Что это, черт возьми, должно означать?

Ничего толкового придумать не могу. Догадываюсь, что Рейнер клонил к чему-то постыдному и грязному. Но к чему конкретно? Откуда мне знать, как я должна готовиться? Вчера он сам все сделал. От меня ничего не требовалось.

Господи, может, ему что-то не понравилось? А я даже не поняла. И не пойму.

А вообще, какая мне разница? У меня нет никакого желания ему нравиться. Надоем, быстрее отпустит.

Обнаружив меня в том же положение, Андрей хмурится, выразительно вздыхает и улыбается. В этом оскале ни доброты, ни веселья, конечно. Он угрожающий.

– И чё сидим, дальше губы дуем?

Судорожно дергаюсь и зарываюсь глубже под одеяло. Пока съезжаю вниз, волосы по подушке взбиваются копной вверх. Выгляжу, очевидно, нелепо. Андрей продолжает с издевкой наблюдать.

Как он меня… Как он меня нервирует! Что за сволочь? Я до него совсем другим человеком была.

– Я не знаю, чего ты хочешь, – сама своему сердитому шипению удивляюсь.

– Да, – емко роняет он, подбирая с тумбочки сигареты. – До тебя все с трудом доходит.

– Я не тупая, – выпаливаю Рейнеру в спину.

Двигаясь по спальне, он тушит верхний свет. Под куполом яркого освещения остаюсь лишь я, и это еще сильнее нервирует. Особенно, когда Андрей оборачивается у окна и пронизывает меня взглядом.