В квартиру он раньше не поднимался. Всегда ждал детей в машине. Со мной договаривался о чем-то в письменном виде, и иногда я подозревала, что он это делает специально, чтобы сохранять переписку для своего адвоката. Самое мерзкое, что я не понимала – зачем. Ведь я никогда не угрожала ему тем, что не позволю видеться с детьми. Я не возражала, когда он решал, что заберет и что оставит. Мне было все равно. Я просто оглохла и онемела после его предательства. Он отобрал у меня жизнь. Что может быть страшнее и ценнее в сравнении с этим?

Наверное, меня убивало то, что Кирилл даже не пытался спасти наши отношения. Мы больше ни разу не говорили об этом. Только в тот день, когда выгнала его из дома, и с того самого момента я больше не узнавала этого человека.

Я пыталась звонить, но мне всегда отвечала его секретарша. Он сменил номер телефона, и нового, его личного, я теперь не знала. Когда я все же дозвонилась ему в офис, чтобы спросить насчет нашего общего счета в одном из банков, он сказал, что больше не желает со мной разговаривать, и теперь, если мне что-то надо, я могу ему написать, когда будет время, он ответит. И я не знаю, чего я не могу простить ему больше – измены или вот этого равнодушного презрения, будто действительно избавился от опостылевшей собачонки. Ничего не могу простить…  и, наверное, никогда не смогу. А он… он и не просил его прощать.

Закутавшись в пальто, поднялась по лестнице и дернула на себя дверь, выкрашенную в серый цвет, с полустертой надписью «приемная».

4. ГЛАВА 4

           Я сидела напротив врача и разглаживала невидимые складки на шерстяном платье. Славик остался в приемной, ему кто-то позвонил по работе. Окинула кабинет взглядом – ремонт не делали лет сто, наверное. Краска на стенах облупилась, деревянные рамы на окнах прогнили, и слегка дуло из неприкрытой до конца форточки. Табачный запах растворялся в едком лекарственном. Вспомнился почему-то кабинет стоматолога советских времен, и я поежилась. Главврачом оказался мужчина средних лет, низкого роста, полный, с красными щеками и, скорее, похожий на торговца мясной лавочки, чем на врача. Ему бы передник вместо белого халата подошел намного больше. Но он оказался очень приятным человеком и очень внимательным. Не равнодушным и циничным типом, к которым мы привыкли в государственных клиниках.

– Его нашли неделю назад возле железнодорожных путей. В ремонтной яме. Вначале подумали, что это пьяный бомж, но потом увидели дорогие ботинки и куртку. Там ведутся работы, и один из сварщиков потерял свой мобильный. Вернулся искать и обнаружил мужчину без сознания. Полицию мы вызвали, но говорить с ним пока бесполезно, он не помнит ничего. Бумажку с вашим номером нашли в кармане.

Я кивала по мере того, как он говорил, и продолжала смотреть на облупившуюся голубую краску на стенах. Вспомнилось, как мы красили рамы на даче вот такой голубой краской, и я зашлепала Кириллу новую футболку. Странные мысли, совсем неуместные для больницы, но почему-то именно они и лезли в голову. Обрывками диалогов… картинками, как потом сдирала с него эту футболку дрожащими руками, как жадно целовала его шею, сильные плечи, как выгибалась под ним. Когда взял прямо на полу… Боже! Вся моя жизнь состоит из воспоминаний о нем, о нас. Когда-нибудь меня перестанет так скручивать от этих мыслей? Когда-нибудь мне станет легче? Сколько надо? Год, два, пять? Мне иногда казалось, что до смерти не смогу забыть. НАС.

– Я могу его увидеть?

– Конечно, именно для этого мы вас и попросили приехать. Его ударили по голове предположительно кирпичом или камнем, что, скорее всего, и вызвало амнезию, а потом обчистили до нитки.