7. Глава 7

Ворон

Придерживая ладонью раненый бок, морщусь и ковыляю на кухню за сигаретами и чаем. Пачку можно было бы бросить здесь, но это лишний стимул как можно быстрее расходиться и вернуться к работе. От слабости кружится голова и на лбу выступает испарина. Вытираю пот тыльной стороной ладони, споласкиваю руки, умываюсь прохладной водой, тру колючую щёку. Зарос, значит, на сегодня к целям добавляется ещё одна — побриться.

Не помню, когда последний раз столько времени проводил дома. Мне кажется, я скоро свихнусь от безделья, кучи пересмотренных фильмов, простых задач, которые выполняю по телефону или в сети.

Как люди живут в таком медленном темпе?

Ставлю чайник, прикуриваю и открываю окно. Обнажённые плечи обдаёт холодным осенним воздухом. Сегодня мрачно. Небо сплошняком покрыто свинцовыми тучами, у соседнего дома блестят лужи, и местный рыжий пёс жмётся к стене, пытаясь спрятаться от непогоды.

Облокотившись на подоконник, затягиваюсь крепким дымом и наблюдаю за собакой. Такой длительный период нахождения дома точно вредит моему душевному равновесию. Никогда не страдал жалостью к себе, сейчас вдруг кольнуло тоской от интересной ассоциации.

Пёс этот выглядит очень одиноко. И я вроде как всю жизнь один. Так вышло. За сорок шесть лет… ну ладно, опустим детство, юношеские загоны. Если брать по-настоящему осознанный возраст, то цифра прожитых в одиночестве лет тоже выходит внушительная — двадцать восемь. Из них сколько? Ну месяца полтора я был реально счастлив. Настолько, что вообще перестал считать время.

До сих пор сам себе удивляюсь. Как? Как, мать его, я умудрился влюбиться в тридцатник? Перекрыло же от Ирины наглухо. Юбка эта пыльная, листья в волосах в тот первый день, когда я её увидел в старом спортивном зале, где тренировал её старшего брата и других парней. Такая смешная она была, дерзкая. Вариантов, наверное, и не было.

А теперь поганое ощущение, будто сердце наживую вырвали и там периодически кровоточит все шестнадцать лет. Ничем и никем заштопать так и не получилось…

Пёс поднимается, встряхивается и уходит. Вот и я так. Бешусь на секундную слабость, встряхиваюсь, закрываю окно, передёрнув плечами от холода и тут же сократившись всем телом от приступа боли в ране.

Скрипнув зубами, наливаю себе чай, возвращаюсь в комнату и тащу свой зад к шкафу. На самой верхней полке, куда я заглядываю раз в пятилетку, и то только чтобы протереть пыль, лежит потрёпанный конверт без подписи. Беру его в руки, и внутри опять начинается мясорубка. Я же взрослый мальчик, и ножи там давно заточены идеально. Они молотят не только мясо, но и кости.

Нет, надо выбираться на хрен отсюда!

Но конверт всё же открываю и, игнорируя письмо, заученное наизусть, переворачиваю его. На ладонь выпадает кольцо. То самое, обручальное. Ира швырнула его в почтовый ящик, вбив ещё один гвоздь в крышку гроба наших отношений.

Сжимаю украшение в кулаке. Камень больно впивается в кожу, наверняка, оставляя там вмятину. Всю тупую сентиментальность выжигает напалмом.

Какого хрена ты вернулась в мою голову, Ира?!

Швыряю кольцо обратно в конверт и убираю всё на полку. Хлопаю дверцей шкафа. Она слетает с нижней петли и криво повисает на верней. Иду искать отвёртку. В прихожей пинаю по ящику с инструментами. Он звякает и ударяется пластиковым бортом о стену. Нахожу всё, что нужно. Возвращаюсь в комнату и ремонтирую шкаф, на время абстрагируясь от физической боли.

Мокрый весь, как хрен знает кто, сажусь на диван и залпом выпиваю остывший чай. Дверной замок начинает щёлкать. Это Мирный приехал.