Папа был военным до мозга костей и нас воспитывал в условиях строжайшей дисциплины. Особенно доставалось Максу как единственному наследнику и продолжателю фамилии. Папин взрывной нрав могла смягчить только мама, с чем с успехом и справлялась все годы их совместной жизни.

Папу мы любили, но старались не волновать подробностями, потому что все, что мы скажем, могло быть использовано против нас. Именно поэтому я не рассказала отцу о домогательствах отдельно взятого индивидуума из прокуратуры: зная нрав и характер отца, проще было разобраться самой. Получилось плохо, но я сберегла львиную долю нервных клеток…

— Чаю? — зевая, полюбопытствовала я, наблюдая, как отец снимает обувь.

Папа с неудовольствием зыркнул на меня, давая понять, что разговор предстоит серьезный.

— Коньяк? — предположила я, прокручивая в голове все свои косяки от самого рождения.

— Откуда в доме моей дочери коньяк? — строго спросил папа.

— Ниоткуда, — тут же открестилась я и с широченной улыбкой предложила, — но если нужно — я сбегаю.

— Марьяна! — гаркнул было папа, но тут же смягчился. — Давай чай.

Я выдохнула, понимая, что если родитель решил сесть за стол переговоров, то все не так плохо, как показалось в самом начале.

Потирая лицо и старательно сдерживая зевоту, я прошла в кухню, щелкнула кнопкой чайника, наблюдая, как отец устраивается за столом.

— Я слушаю, — приподняв бровь, сообщил папа.

Я заерзала под внимательным взглядом карих глаз, но выдавать стратегически важную информацию не торопилась.

— Марьяна, — напомнил о себе родитель, заметив, что я слегка зависла.

— Ну… Погода сегодня хорошая, да, пап?

— Марья, я хочу знать, что у вас за клиенты такие, если вас СОБР приезжает арестовывать, — не выдержал папа.

— Аааа… Ну… Депутат там был. И владелец…

— То есть моя дочь пляшет перед депутатами?! — сузив глаза, прошипел папа.

— Это единичный случай! — тут же возразила я. — Обычно твоя дочь пляшет перед детьми и их родителями под бдительной охраной твоего сына.

— Я уже смирился, что мой сын — боксер, — вздохнул папа, который лелеял мечту сделать из Макса военного, но потерпел сокрушительное фиаско, так как строжайшей дисциплины Максу и дома хватало.

— Пап, не нервничай, ладно? Давай я пообещаю, что мы больше к ним не поедем, и мирно попьем чай?

— Что с твоими уроками вождения? — немного смягчившись, полюбопытствовал родитель.

— Все отлично! Инструктор меня обожает, — не моргнув, соврала я. Вдруг вспомнила рекламное объявление, где некто неосмотрительно пообещал каждого научить водить как Шумахер, и решила сегодня же туда наведаться.

Я шустро разлила чай и поставила кружку поближе к папе. Достала печенье, насыпала его в корзинку и тоже подвинула ее к родителю.

— Уверена, что ты не успел выпить чаю, так торопился ко мне ранним утром, — елейно произнесла я.

Папа сарказм уловил и нахмурился:

— Марьяна, возвращайся-ка ты жить домой, — душевно так предложил родитель, прожигая меня внимательным взглядом.

— Па, я паинька. Ночую дома, в подозрительной компании замечена не была, алкоголь не употребляю, табак тоже. Мальчиков домой не вожу.

— Каких мальчиков? — тут же нашел к чему прицепиться папа.

— Никаких! — замотала я головой. — Совсем. Ни одного нет, всех Макс прогнал.

— И много их было? — продолжал отец допрос с пристрастием.

— Па, ну я уже не маленькая. А мама с бабушкой решили, что я должна учиться жить самостоятельно.

— Вот именно! Мама с бабушкой решили, а моим мнением не поинтересовались.

— Ты был занят, — мягко произнесла я. — Как печеньки? Вкусные?

— Вся в мать, — покачал головой папа, но смягчился, а я выдохнула.