«Пьян?! Да будь я проклят, если был пьян!!! Если только от восторга и запаха девичьей кожи, пахшей не дорогущими духами, а чистотой и невинностью…» – сделав очередной глоток минералки, вспомнил до омерзения жалкий предлог, который ещё вчера имел наглость придумать, пытаясь пресечь попытки Воропаевой сблизиться. – «Пусть причины вынужденного воздержания того периода жизни от настоящего различны, но, как и раньше, я не имею права отбирать у Воропаевой возможность забыть её детскую привязанность, за которую девушка держится на чистом упрямстве, будто желая доказать мне, что её чувства ещё не затмила обида, которую я так старательно к своему собственному отвращению наносил, пытаясь обидеть».
Двадцати трёхлетний парень, практически мужчина, и четырнадцатилетняя девочка…
«Это неправильно!!!» – Каждый раз говорил себе, с безумством и внутренним трепетом входя между стройных ножек всегда готовой к близости принцессы стритрейсеров, пожар в глазах которой сжигал меня дотла, не оставляя ни одной здравой мысли до момента, пока не наступала разрядка.
«Тогда мне хватало духа не обвинять девушку в своей слабости…» – холодно хмыкнул себе под нос, разглядывая, как вокруг Карины выплясывало уже два самца, чуть ли не из кожи выпрыгивающих в попытках доказать своё превосходство.
Отведя взгляд в сторону, устало выдохнул, не имея сил выскользнуть из воспоминаний.
Полгода порочной связи, тайной, однако от этого не менее восхитительной, прервались задолго до смерти лучшего друга… если быть точным за неделю до аварии. Мне до сих пор кажется, что Лера об этом даже не догадывается, ввиду обрушившегося на малышку горя, смазавшего наше расставание в серую кашицу унылых ощущений и горьких чувств утраты последнего родного человека.
Я так и не понял, как Серый узнал о том, что я, как он выразился «трахаю его сестру», что на деле являлось правдой, если не брать в расчёт любовь, которую испытывала моя душа, стоило девушке появиться в поле моей видимости.
На тот момент я понимал, что клятва «не подходить к его сестре с определёнными мыслями, за которые мне обещалось лишение всех выпирающих достоинств» – самое правильное.
«Я предположить не мог, что Серёгино «пока Лерка не вырастит, а я не увижу, что твои намерения более чем серьёзны… Пока Я САМ не дам добро на ухаживания за моей сестрой – даже подходить к девушке не смей!» – не наступит никогда!»
Перед глазами, привычно «к месту», пронеслись занятия по религиоведению, на которых служителями собора, взявшего на себя функцию благодетеля интерната, перечислялись девять кругов ада.
Не знаю почему, но информация о том, что изменники и предатели горят на самом ужасном из имеющихся кругов, при этом считаясь достойным наказанием за подобный грех душ, попадающих в ад, словно в мозг въелась.
Не то, чтобы мне было страшно. Нет. Однако нарушить клятву, данную погибшему другу прямо перед его смертью – казалось и кажется до сих пор страшным из совершённых мною проступков. Даже то, что я стал опекуном Воропаевой, категорически отказавшись отдавать взрывную, неуправляемую малолетку в приют, где её обязательно сломали бы, не исправило моего решения запереть все чувства, даже малейшие её проявления, спрятав от хрупкой с виду бунтарки.
«Только как же это было нелегко…» – воспоминания об одном срыве, разхреначившем все мои тормоза прямо в выпускной вечер Воропаевой, отозвались в паху болью, ставшей с момента прилёта из Японии постоянной спутницей родного члена.
В горле пересохло.
Едва потянувшись за стаканом минералки, услышал звук телефона, характерный для входящих оповещений, и тут же сменил конечную точку движения пальцев.