- Попробуем еще раз, - снова он меня достает. Снова что-то требует.

«Не хочу. Нет-нет. Убирайся! Оставьте все меня в покое».

И так постоянно. Каждый раз, как он приходит ко мне. Говорит, ждет реакции, а я просто кричу, ору в тишину. Мысленно прошу его остановиться.

- Феликс, послушайте, - доктор тяжело вздыхает. - Я бьюсь об каменную стену. Инна… она не хочет бороться. Тяги к жизни у нее нет.

- А что вы, блядь, хотите от нее?! - мужчина взрывается как пороховая бочка. - Она вся обмотана бинтами! На ней живого места нет! Инна горела. Заживо, вашу мать. А вы требуете от нее какую-то хрень - пальцем, сука, пошевелить. В ее состоянии разве это возможно?

- Это один из методов нашего лечения, - мямлит, но я отчетливо его слышу.

- Лечения? Какое нахуй лечение!? - могла бы двигаться, уже бы в страхе отпрянула, спряталась в дальнем углу. - Когда вы приступите к пластической операции, - уже более спокойным голосом.

- Через несколько дней. Я смогу приступить к операции не раньше, чем мы исключим риск заражения через кожу и легкие. Так как повреждения очень серьезные, Инну придется… мягко говоря, слепить заново. Кожа, волосы, глаза, зубы, голосовые связки. Восстановление всего этого потребует времени и… боль тут неизбежна. Не знаю, выдержит ли она ее…

Не слышу. Не реагирую на его слова. Я просто… снова куда-то уплываю. Отрываюсь от реальности, даже не догадываясь, что за жуткие вещи меня впереди ожидают.

Настоящий ад начался спустя несколько дней или недель. Точно не могла сообразить. Меня постепенно стали отучать дышать через ИВЛ. Легкие были уже более-менее чистыми, чтобы я самостоятельно могла делать вдох и выдох. Пошевелить конечностями мне так и не удавалось, хотя и пыталась это сделать, боясь совсем лишиться такой возможности.

- Пора ехать в операционную, - слышу мелодичный, женский голос. - Ничего не бойтесь. Доктор обязательно сотворит чудо.

Легко ей говорить. Не она же похожа на оживший труп замотанный в бинты. Эта медсестричка жива и здорова. Наверняка очень красива, мила и совершенна, а я… я чудовище. Монстр из самой преисподней.

- Вот и все. Укольчик сделан.

Даже не почувствовала. Никакой реакции. Ничего.

Боже! А вдруг я всегда буду лежать неподвижно?

Вдруг мышцы так атрофируются, что я никогда не встану на ноги?

Вдруг…

Мысль убегает от меня, так как разум резко отключается. Темнота берет надо мной власть, утаскивая в свой плен.

Операции. Долгие, мучительно болезные. Жуткие. Вырывающие из моего горла настоящие крики. Хриплые, еще слышные, но все-таки крики.

Сколько я лежала на столе хирурга, представить страшно. Чего я только ни пережила за это время. Каких только пересадок мне ни делали.

Часами. Днями. Ночами.

Пытаясь вернуть меня прежнюю. Сделать невозможное. Сотворить чудо.

Я была как новорождённый ребенок.

Заново училась шевелиться, сидеть, ходить. Есть. Пить. Разговаривать.

Физиотерапия. Консультация с психологом, которому я через жуткие всхлипы отвечала на небольшие вопросы. Немного воды и еды через трубочку.

Как только что прозревшая слепая глядела с опаской на окружающий мир. Впитывала в себя все краски вокруг. Потихоньку воспринимая новые глаза, пересаженные мне от неизвестного донора.

- Как вы сегодня себя чувствуете, Инна?

Я как раз заканчиваю скудный завтрак, когда ко мне заходит доктор Симонс. Высокий, немолодой мужчина с изящной седой бородкой. Первый человек, кого я увидела после тяжелой операции по восстановлению зрения.

Поправляю на переносице черные очки, так как глаза еще очень чувствительны к свету и кое-как усаживаюсь в своей «родной» кровати. Боль еще пронзает каждую клеточку моего тела, но уже более-менее терпимо.