– Просто… это очень дорогое место.

– Я же сказал, что об этом можешь не переживать.

– Я не переживаю.

– Поэтому решила, что наешься одним чизкейком и чаем с травой?

– Я не голодна.

Багримов чуть подаётся вперёд и хоть нас разделяет стол, я будто чувствую его прикосновение. Слишком сильная у этого мужчины энергетика. Прям как у его отца. Мама у него совсем другая.

– Ты же сказала, что часто протоколировала подобные встречи?

– Ну… не часто. Я сказала, что опыт был.

– И что, эти встречи проходили в каких-то других ресторанах?

– Не в таких дорогих. И я всегда стараюсь не заказывать ничего лишнего.

– Тебе придётся смириться с тем, что мы будем часто бывать в очень дорогих местах. И тебе придётся заказывать дорогие блюда и напитки. Потому что не делать этого – правило дурного тона.

Понимаю, что разумно было бы не спорить с ним, но как-то странно, что он навязывает мне еду. Мы же не на целый день здесь.

— Лобстер и запечённые мидии для девушки.

Я даже рот не успеваю раскрыть, как босс сам обозначает заказ официанту. У меня округляются глаза, так как цену лобстера я запомнила.

— Что, ты вегетарианка? Или у тебя аллергия на морепродукты?

— Н...нет.

— Вот и отлично.

У меня аллергия на цены. Как человек, привыкший пахать за каждую копейку, я испытываю шок, когда люди могут позволить себе настолько большие траты на еду.

— Марсель. День добрый, — у столика появляется тот самый заказчик, с которым у Багримова сегодня встреча.

Довольно молодой мужчина, но старше босса, судя по седине на висках. За его спиной полно охраны. Да, в принципе, весь ресторан запичкан секьюрити, так как здесь, видимо, проходит не одна бизнес-встреча.

Багримов сказал, что зовут этого человека Януш Милович. И он собирается отстраивать в Москве спорт комплекс, после чего пустить точки по всей стране.

У Миловича неплохой русский, но акцент сильный, и он коверкает многие слова.

Багримов пожимает ему руку, в то время как я открываю ноутбук, готовясь протоколировать переговоры.

И вот тут начинается самое интересное потому... что я ничерта не понимаю этого Миловича. Говорит он быстро, часто неправильно использует падежи, переходит то на английский, то, кажется, на польский. Использует кучу абривиатур.

Это самое настоящее мучение. Мне даже жарко становится, хотя, возможно, это от горячего чая с лавандой.

Я машинально тяну ворот блузки вниз. Хочется опустить голову и подуть туда. Ткань уже начала липнуть к коже.

Прикусив губу, вскидываю страдальческий взгляд на босса, когда Милович опять начинает тараторить. И замечаю, что смотрит Багримов вовсе не на заказчика, а на мои пальцы, которыми я тяну блузку.

Вот чёрт!

Резко отпускаю ткань, рука дёргается, и я задеваю локтем чайничек, стоящий на краю стола. С громким звоном он падает на пол и разбивается вдребезги.

Наверное, даже не стоит проверять, смотрит ли на нас весь зал ресторана, потому что, судя по тишине, так оно и есть.

— Простите, пожалуйста... Извините, — стыдливо кошусь то на босса, то на Миловича, и уже собираюсь подняться, хотя не ясно, для чего? Не собираюсь же я сейчас начать подметать в ресторане посреди важной деловой встречи?

Слава богу, подходит официант, и эта суета немного отвлекает от меня внимание. Правда, Багримов так и продолжает смотреть. И этот его взгляд ощущается максимально остро на некоторых польских словах, которые, я уверена, имеют нормальное значение, но звучат так, что я краснею.

Господи, кто-нибудь заткните уже этого Януша. У меня голова болит от необходимости соображать, что он несёт.