После фильмов Чаплина я не видела ничего более поэтичного и трогательного. Вот Гвидо целует свою любимую под праздничным столом. «Пожалуйста, похить меня!» – умоляет она. Я шепчу на ухо Илиану:

– Вы верите, что в наше время еще существуют мужчины, способные на такое?

Мой гитарист гордо выпячивает грудь:

– Конечно! Я, например! Я могу куда больше, чем этот итальянский показушник!

Ил делает вид, будто всецело поглощен фильмом. Я придвигаюсь, чтобы он услышал мой ответ:

– Нахал!

До чего же мне нравится его веселая усмешка! Он не сводит глаз с экрана.

– Возможно. А может, и нет. Раз уж мужчина осмелился на такие безумства, значит, у принцессы сердце не совсем очерствело.

Не знаю, очерствело ее сердце или нет, но мое собственное так сильно вздрагивает от неожиданности и гнева, что вот-вот разорвется.

– Что?! Это я… это мое-то сердце очерствело?

– Конечно. Для всех, кроме мужа. У вас ведь есть муж…

– У Доры тоже!

– Она всего лишь помолвлена с мерзким фашистом, потому и ждет, чтобы Гвидо ее похитил. Скажите мне, что ваш муж мерзкий фашист, и я тотчас кинусь вам на выручку. Хотя нет, не говорите о нем ничего, но признайтесь, что несчастливы, и я обещаю устроить вам такой шикарный побег из-за любви, какого мир еще не видывал!

Все это Ил произнес, не отрывая глаз от экрана.

– Нет, Илиан, это совсем не так.

– Да знаю я, знаю.

Пытаюсь сосредоточиться на фильме. Прошло уже сорок пять минут, а концлагеря нет как нет. Гвидо одержал победу и увез свою принцессу прямо с банкета на зеленой лошади. А ее жениху-фашисту с налитыми кровью глазами сваливается на голову страусиное яйцо, залившее его желтком. Ах, какая сцена! Какой потрясающий фильм! И до чего же все легко на экране – взять и уехать со своим рыцарем, и не потому что хорошие люди там действительно хорошие, не это отличает кино от реальной жизни, но потому что злодеи там действительно злодействуют. И можно заставить их страдать, не отравляя свою душу ненавистью, и можно их бросить без труда.

Илиан хватает меня за руку:

– Пошли отсюда. Быстро!

– Мы разве не досмотрим до конца?

Иду следом, продолжая смотреть на экран. Декорации меняются. Прошло пять лет. Из шкафа выходит очаровательный малыш, со словами: «Здравствуй, принцесса!»

– Нам нужна поэзия, этот вечер не предназначен для жестокости.

Ночь теплая. Вокруг темно.

– Идем! – шепчет Ил.

– Куда?

– Любоваться городом с высоты. С самой высокой высоты.

– Смотрите, Мисс Ласточка, вот Бобровое озеро!

Мы пересекаем парк Мон-Руаяль. Илиан указывает мне на черную, мерцающую бликами поверхность большого озера в окружении сосен и кленов; так и кажется, будто его телепортировали сюда с великого канадского севера, чтобы столица могла надышаться запахами необъятных диких просторов. Озеро напоминает огромный бассейн, освещенный десятками фонарей в виде гигантских горящих спичек.

Бобровое озеро, Мисс Ласточка…

Это совпадение смущает мою душу.

«Бобренок» – так прозвал меня Оливье…

Перед нами вздымаются силуэты деревьев на Мон-Руаяль[44] – темной двухсотметровой горе с подсвеченным железным крестом на вершине; этот лес в самом сердце города наводнен любителями бега, роллерами и саночниками в долгие месяцы зимних холодов, а коротким летом их сменяют влюбленные парочки.

Поднимаемся к вершине. Мало-помалу город уменьшается в размерах. Небоскребы, подавлявшие нас своими громадами, выглядят отсюда, сверху, крошечными кубиками, беспорядочно разбросанными между горой и рекой Святого Лаврентия. Мне уже сообщили, что здесь ни одно здание не должно быть выше горы Мон-Руаяль. Наконец добираемся до первой смотровой площадки, на краю которой стоит довольно внушительное шале, похожее на китайский павильон. Этот просторный бельведер носит странное имя – Кондьяронк.