Самообладание у преступников, похоже, иссякало. Прорваться на восток они уже не могли. Старший лейтенант Никитин расположился на пригорке к северу от фермы и держал под обстрелом весь пустырь позади строения.

– Командир, ставь задачу, – прозвучало в эфире. – Боеприпасы не резиновые.

– Не трать без острой необходимости, – отозвался Илья. – Твоя задача – не пустить их к оврагу. Прикрывай нас, мы сейчас пойдем.

Ждать у моря погоды не имело смысла. Пальба преступников не устрашала спецназовцев. Прятаться они давно научились, перед окнами не светились. Эти люди, за исключением Муслимова, не были подготовленными боевиками. Они обращались с оружием, как тупые налетчики.

Трое спецназовцев открыли шквальный огонь по ферме. Столбом вставала пыль, летели щепки от раскуроченных стен. Крики «Аллах акбар!» становились какими-то жалобными.

Бойцы поднялись, продолжая стрелять, скатились с косогора, снова залегли. Секунды ушли на перезарядку. За углом разразился звонкой трелью автомат Никитина.

Спецназовцы вновь ударили по окнам, совершили еще одну перебежку. Они, не сговариваясь, достали гранаты и стали метать их в оконные проемы. «РГД» взрывались с пронзительными хлопками. Две влетели в окна, одна не попала, рванула под зданием, разметала сухую грязь и бурьян. Бойцы вскочили и побежали через дым, обстреливая оконные провалы.

На ферме творилось что-то невообразимое. Беглые арестанты вопили дурными голосами.

Илья колесом перекатился через подоконник, влетел в строение, насыщенное застарелыми ароматами, дал очередь налево, направо. Фонарь на стволе вырывал из мрака гниющие загородки, задубевшую солому, продольный желоб по центру помещения.

Товарищи прыгали в соседние окна, стреляли, стараясь не попасть в своих. Терехов весьма нецензурно выражался. Он то ли схватился с кем-то, то ли запнулся.

Снаружи доносилась пальба. Никитин увлеченно изводил боезапас.

В свете фонаря мелькнула перекошенная рожа – пухлые щеки, борода лопатой. Салафит летел на Илью с гортанным криком. Видимо, патроны у него кончились.

У капитана даже секунды не было на раздумье. Стальное лезвие уже тянулось к горлу! Он рухнул на колени и нажал на спусковой крючок, когда живот противника уже уперся в ствол, а над макушкой что-то просвистело.

Эта тварь долго не издыхала. Свинец превратил ее кишечник в кашу, а она еще махала ножом, хрипела, выдавала незамысловатые ругательства.

Мертвое тело навалилось на спецназовца. Он отбросил его плечом и на всякий случай осветил фонарем. Оскаленная морда, мертвые глаза навыкате. Не Муслимов. У того рожа холеная и борода не торчит, как штыковая лопата.

– А что, нормальное, вполне интеллигентное лицо, – заметил Полуян, пробегая мимо.

Его соперник по спаррингу тоже был повержен, хотя еще скреб рукой по полу, набирал в кулак солому. Тоже не Муслимов.

Терехов схлестнулся с третьим, молодым, жилистым. Они мутузили друг дружку, кряхтели так, как будто ворочали немыслимые тяжести.

Полуян бросился помогать Терехову, а Илья присел на корточки и осмотрелся. Пуля из дальнего угла была бы сейчас очень не к месту. Но ничто не указывало на то, что в хлеву прячется четвертый боевик.

Где Муслимов?!

– Мишка, это что за ласки? – выкрикнул Полуян, награждая ударом приклада преступника, впавшего в бешенство. – Между вами точно какая-то химия!

Брызнула кровь из рассеченного виска. Арестант откинул голову и затрясся, проклиная всех неверных и нечестивых. Терехов сбросил его с себя, начал подниматься.

– Красота, – оценил содеянное Полуян. – Весь в собственном соку, как говорится. Слышишь меня, кусок дерьма? У нас для тебя хреновые новости! Будешь дальше срок отбывать, но жизнь твоя изменится. Не будет в ней прежнего наслаждения молодостью и здоровьем.