С ним Дед Хотегощи – и Дед Мечеслава – ходил на греков, за далекое море, со времен Ольга ставшее называться Русским. Когда рассказывать брался дед – затихали не только отроки – матерые мужи с сединою в усах… Так слово цеплялось за слово, рассказ порождал рассказ, разворачивая перед отроками неведомые края, незнакомые народы, не всегда разделенные – что казалось непривычным – на своих и врагов.

А старые потаенные убежища в лесах и болотах снова стали заселять готовящимися к посвящению… но что-то ушло. Посвящения, твердили старики, повторяя за дедами, потеряли часть прежней силы – оттого ли, что в черную годину нарушили священные заповеди, определявшие, чему должно, а чему нет быть в таких местах, от иной ли причины.

День, в который Мечеслав, сын Ижеслава, впервые взял жизни врагов, начинался просто. Его – не в первый уж раз – взял с собою на охоту вуй Кромегость. Ехали с ними дружинник Збой, молодой Радагость да старые знакомцы Мечеслава по первому его появлению во втором доме – Барма, приходившийся Радагостю старшим братом, и Истома. За минувшие годы Барма еще больше заматерел, раздался в плечах, обзавелся к старым несколькими новыми шрамами, а бывшие когда-то прозрачными перышками усы стали густыми пшеничными прядями. Истома год тому пропадал куда-то на несколько месяцев, вернулся уже с гривной воина на жилистой шее. Он переменился еще сильнее Бармы – сильно вытянулся, на губе пробились усы, с лица и тела сошел последний детский жирок, сделав Истому похожим на поджарого остромордого хищника. Переменился и нрав – за месяцы отсутствия в городце Истома растерял где-то звонкое балагурское многословье, стал скуп на слова и строже.

Чтобы поспевать за охотниками, ехавшими верхом, Мечеславу дали круглобокого коротконогого конька по кличке Муха, серой в яблоко масти. Муха боевым конем не был, возил учащихся езде мальцов и даже несколько раз выходил из городца с женщинами, навьючивавшими на него хворост или мешки с желудями да грибами. Своего хозяина у него не было, и получался Муха общим коньком, тянущимся мягкими губами за подачкой к любой руке – тогда как, скажем, к скакуну вуя Кромегостя, Жару, кроме самого вождя, мало кто решался и подступиться.

Еще были с ними четверо псов, крупных, крепколапых, лобастых – Жук, Бруда, Гай и Клык.

На остриженных в кружок головах охотников сидели волчьи колпаки, по летнему времени легкомысленно заломленные набекрень, вороты крашенных плауном чуг-стёганок поверх холщовых рубах замыкали бронзовые круглые заколки. Соцветья высоких лесных трав пачкали штанины холщовых гачей и обмотки над вдетыми в стремена пошевнями. У взрослых воинов на шеях были гривны, а поверх рукавов – медные запястья. На сжимавших уздечки пальцах – перстни с родовым узором, повторявшим узор женских височных колец. Одному Мечеславу, единственному отроку на этой охоте, из всего узорочья довелось обойтись заколкой на вороте. И плаща, подобного тем, что свисали с плеч старших на конские крупы, у него не было. У седла Мухи висели два самострела, а на поясе – одинокий нож, в то время как у воинов постарше у седел висели тулы и налучи, да чехлы с сулицами. Впрочем, одна досталась и Мечеславу – в руке отрока-девятилетки легкая сулица гляделась едва ли не боевым копьем. Еще у охотников были, конечно, ножи и копья, без которых в лесу делать нечего. У Збоя – топор, у Бармы – булава, у Истомы – чекан, у Радагостя – боевая добыча, однолезвийная хазарская сабля, а у вуя Кромегостя – настоящий меч.

Выехали на охоту еще по утреннему туману, спешившись, вели коней, вьюченных оружием, под уздцы неширокой тропою. Доехав до реки, молодые воины постреляли пестрых уток, поднятых псами из зарослей рогоза. Вождь со Збоем только поглядывали на потеху молодых. У Мечеслава тоже чесались руки, но пока он, соскочив с коня, пыхтя и сопя, пытался натянуть самострел, уцелевшие от стрел птицы разлетелись. За иными, упавшими на воду поодаль от берега, кинулись псы. Мечеславу досталось только собрать и подвесить к седлу невозмутимого Мухи добычу старших. Радагость с Истомой было загорелись искупать коней, да и самим окунуться, но вождь отмолвил – «вечером».