Капитан встретил каких-то знакомых и все-таки умотал в ресторацию, Булгаков вернулся к депутатам Думы, а я в задумчивости побрел к саням. Полость у них была поднята, я положил на нее записную книжку, вынул карандаш и вычеркнул задачу с «выборгскими». Взлетит, не взлетит – я сделал, что мог.

– …пьет в Великий пост, скоромное кушает… – с другой стороны саней беседовали Распопов с Евстолием-«приставом». Обсуждали меня.

– Еще его батюшка по питию был большой ходок… – Шурин чиркнул спичкой, потянуло табачным дымом. – Ефим Вилкин. Ямщиком был, в Саратовской губернии. Однажды так упился на станции Снежино, что даже не заметил, как выпрягли лошадей из оглобель, а почту на растопку пустили. Дело подсудное! Сел Ефим в тюрьму, а как вышел, смазал лыжи салом и отправился в Тобольск с семьей. Но жене поклялся, что в рот хмельного больше не возьмет. И первое время правда не пил. За то был выбран у нас поперву в церковные старосты, а потом и вовсе в волостные старшины.

– Вона как! – протянул Евстолий. – Так это щитай жизнь удалась?

– Так бы оно так… – Шурин шумно высморкался… – Даже к старости обещал купить кровать с шарами. Шоб сверкали! Да вот только Пелагея, жена его, преставилась внезапно. Вчерась была живее других, а днесь уже на столе лежит, обмывать ее готовят.

– Да… прибрал жену Господь. Поди запил Ефим?

– Еще как. Все пропил. Даже иконы.

– Врешь!

– Вот те крест. Самое худое хозяйство в Покровском у Ефима стало.

– Из старшин поди погнали?

– Из старост тоже. Сам понимаешь, каким Гришка вырос. Пил с молодости, однажды плетень, что ограждал соседский дом от пашни, поменял на два штофа. Ну мужицким судом-то поучили его изрядно. Вот он и ушел первый раз бродить по свету.

То-то я чувствую, как меня тянет к чарке. Генетика!

– Знаешь, Коля, кто первым вошел в рай за Христом? – Пора было прекращать этот опасный рассказ, я вышел из-за саней, убрал за пазуху блокнот.

– К-кто? – Распопов закашлялся, выкинул папиросу.

«Пристав» по-военному вытянулся.

– Разбойник.

Я уселся в сани.

– Все мы, Коля, грешны. Кто-то больше, кто-то меньше. Ежели покаялся и вознес святую молитву Господу – будет тебе прощение. Трогай.

Доехали быстро, так же стремительно я прошелся по общинному дому и лавке. Короткая инспекция показала, что наши дела идут в гору. В создании настольных игр уже трудилось под сотню человек – пришлось взять наемных сотрудников. Очередь перед лавкой не уменьшалась. Саму лавку мы разделили на «чистую» зону – для почтенной публики, и для обычных горожан и крестьян. У последних «Мироед» пошел на ура – сюжет понятный и актуальный, темы злободневные.

Боцман отправился в турне по отделениям иоаннитов (девять городов!) – налаживать создание и продажи игр в провинциях. Брат Савинкова трудился уже над эскизами к английской, немецкой и французской версиями. Художника я уже конкретно так прикормил заказами – он перестал дичиться, заходил поболтать в общинный дом, похоже, подбивал клинья к моей эсерке. Но пока безуспешно.

Командировка боцмана затянула оформление соседнего дома под школу. Деньги на сделку уже собрали, но зданию требовался косметический ремонт, и все встало. Что не встало – так это бесконечные ссоры Лохтиной и Елены Александровны. Атмосфера в общине стала так себе, надо было что-то срочно делать. Я уже хотел «сослать» эсерку в трудовую колонию – благо там требовался учитель русского и литературы, но воспитанники пока были слишком дикими, не отошли от улицы, и вначале их надо было слегка привести в чувство муштрой. Чем и занимались дядьки из отставников, привлеченные капитаном.