Тот факт, что она хотела праздника, насмешил Даниэля больше, чем напугал. Оливия решила таким образом отомстить за неудачную попытку встретиться с Патриком. Пусть будет праздник. Он устроит ей такой праздник, что она еще долго будет вспоминать. В его голове уже зрел план. Ведь он так и не успел ей сказать главное, он не солгал ей насчет полета, их рейс действительно должен быть. Он солгал ей только насчет Парижа и вылета ночью. На самом деле они должны отправиться в Брюссель ровно через четырнадцать часов. Этого времени хватит, чтобы Оливия так отпраздновала, что у нее не будет сил даже прийти в аэропорт. Жестоко. Но оно стоило того.

Они вышли из здания аэропорта, направляясь к стоянке. С одной стороны щебетание Мелани, с другой Нины создавали больше шума, чем двигатели самолета. Но даже от этого шума настроение поднималось. Оливия шла молча, любуясь впереди идущей парой Шона и Дженнет. Его форма пилота и ее форма стюардессы вместе создавали чарующее зрелище, которым можно было любоваться вечно. Пилот и стюардесса – этот союз был ей знаком…

Из задумчивости ее вывел голос Даниэля:

– Садись в машину, я не хочу стоять здесь вечно.

Она вздрогнула, переводя взгляд на него, потом на уже знакомый серый «Мазерати». Он открыл перед ней заднюю дверь, и девушка молча села, чем сильно удивила его.

Он нахмурил брови, взглянув в сторону Шона и Дженнет. Кстати, это отличная возможность спросить, как им удается встречаться. Зная свои плотные графики и такие же Джека Арчера, – это в принципе невозможно. Наверняка они видятся раз в месяц.

Сев в машину и надавив на газ, обгоняя машины, Даниэль вырулил на главную дорогу, остановился в пробке и обратился к Марку:

– Как прошел ваш полет в Лондон?

Все внимание Оливии тут же устремилось на Марка.

– Все хорошо. Хитроу все такой же дождливый и туманный.

– Не удивляюсь, – усмехнулся Даниэль. – Как полоса?

– Две полосы, из них одна наша, размер три девятьсот. Терминал три и пять специально переоборудовали для обслуживания «Эйрбаса-380». В целом неплохо, но реверс при посадке по-прежнему нельзя использовать. Хотя ты его и не любишь.

Даниэль кивнул, смотря в зеркало заднего вида, но совсем не на машины, следующие за ними. Он смотрел на Оливию.

– Как можно сесть без реверса на полосу три девятьсот? Если наша полоса в Дубае составляет четыре пятьсот.

Она взглянула на него, встречаясь взглядом в зеркале:

– Так же, как ты сел на полосу две пятьсот в Коломбо. Как ты это сделал?

– Чертовски сложно и с реверсом в полете. А у вас длина полосы равна пробегу нашего самолета без реверса, который нельзя использовать в Хитроу. Мне кажется, вредность у англичан в крови.

Оливия нахмурилась, давая ему отпор:

– Тебе лишь бы прокатить самолет по всей полосе, даже если она четыре тысячи пятьсот метров; видимо, черта испанского характера заключается в том, чтобы использовать даже то, что можно не трогать.

Он резко обернулся.

– Люблю трогать то, чего другие касаются редко.

– У таких людей, как ты, – она нагнулась к нему, шепча на ухо, касаясь дыханием его слуха, – психическое заболевание, называется манией величия.

Даниэль улыбнулся, ее слова лишь разжигали огонь внутри его. Желание ответить ей было настолько сильным, что он уже готов был это сделать, но Марк перебил его:

– Даниэль, мы не в самолете, здесь я не второй пилот, и у меня нет руля.

Недовольный взгляд Даниэля пронзил Оливию, и он тут же отвернулся, нажимая на газ. У него будет целая ночь, чтобы поставить эту выскочку на место.

Пока Нина, сидящая на заднем сиденье вместе с Оливией, рассказывала о вышедшем журнале с совместной фотографией с Марком, девушка смотрела в окно на проносящиеся пейзажи. Опять она в этой машине, опять они едут по той же дороге. Опять вечер с огнями красивых зданий. Стоило признать, что, познакомившись с Даниэлем Фернандесом, она стала чаще любоваться этим городом.