д) А когда вернулись, то что? Почему это за кадром?
Весь сюжет абсолютно без всякой дисциплины и мысли рвется. Почему? Зачем? Просто не додумано? Напутано? Скорее всего!
Можно:
1. Уйти пожрать (вспомнив рассказ Герда о том, что потом все ушли).
2. Уйти – наскучило…
3. Простудились в болоте – обогреться. (А потом сказали ему – мы так страдали, когда тебя ждали.)
(Кстати, вернуть из книги сюда – собачка на дереве, когда вернулись.)
Песни:
1. Шарманка +
2. Папа Карло +
3. Приезд театра +
4. Шепталка +
5. Песня Карабаса +
6. Песня Пьеро +
7. Песня о хвастунах +
8. Песня Дуремара +
9. Поучают +
10. Поле чудес +
11. Финал + война с Карабасом
12. Фонарщики.
С одной стороны, он <Буратино> не пошел в школу, и это плохо, потому что нечестно, но с другой стороны – он увидел театр, и это хорошо.
С одной стороны, ему не повезло, потому что Карабас Барабас его чуть не спалил, но с другой – было неплохо, потому что Карабас Барабас дал ему денег и отпустил; с одной стороны, все окончилось хорошо, но с другой… А для того, чтобы узнать, что же было дальше, надо перевернуть пластинку на другую сторону и посмотреть, как это все будет с другой стороны.
11.07.75 г
Жданова сказала: «“Нос” утвержден». Агафонов[9]: «Что деньги вернут (не все – компромисс должен быть), и если вы согласитесь “похохмить” на фестивале, быть ведущим».
Бунеев позвонил – утвердили на роль Шишка. Но рядом с бабкой: грим, костюм и пр. (Это плохо – надо искать, но искать сказочность еще большую.) Костюм – «на дне», грим виден. Почему-то все раздражает (в словах Бунеева). Утвердили Оксану (как я ему и говорил). И все равно все противно. Противно, что Жданова долго искала графу, где прочла о том, что «Нос» утвержден, противно, что Агафонов оговорил, что за возвращение денег я должен что-то изображать перед фестивальцами. Противно, что Бунеев говорит со мной о костюме и гриме как о неком моем дефекте.
«Нос» стал казаться реальностью (За «Нос» можно и потерпеть Жданову.)
От денег хочется отказаться.
Бунеева хочется послать к «едреной фене».
Надо узнать у Милькиса, когда съемки у Кеосаяна[10].
Надо узнать, когда сдают материал Горковенко[11].
21.07.75 г. Понедельник
Вчера выехали из Москвы, ночевал в Ленинграде, утром встретили Лену и поехали на Петрозаводск. До Валдая – нет того, что я в детстве называл землей, полем. Все застроено, разделено на кусочки. Валдай – снова земля (не забыть).
Надо подготовиться к разговору с Бунеевым.
О внешнем виде:
Большой мужик – на пробах.
Было два общих плана: на фото и на пленке на крыше – было хорошо. Был маленький. И именно оттого, что шуба была большая, она была велика. Именно оттого, что шуба была велика, я был мал!
У них ощущение от меня как от большого оттого, что за печкой и в шкафу было тесно, меня меньше можно сделать, как Буратино Птушко. Но этого делать нельзя. Тогда проще сделать большой шкаф или печь.
Но самое главное – сам кадр не должен быть тесен. Тут мы все в руках у В. Гинзбурга.
Человек, который удит рыбу, и у него не клюет! Ничего не видел беспомощнее, чем рыбак, у которого не клюет (вроде… «нет, не сто́ит»).
22.07.75 г. Вторник
1. Грим, костюм.
Пробы нас сейчас дезориентируют. Надо разобраться в том, что они означают.
Получился большой, а не маленький. Из-за чего? Из-за шубы? Нет.
Было хорошо на общих планах: фото, план на крыше – шуба большая, а я маленький.
Шуба должна остаться велика!
Плохо на среднем и крупном плане:
– если я не помещаюсь в кадр, я большой, и моя величина не имеет значения – дело в композиции;